– Деньги украл Том, так? – сказал директор.
Это был не вопрос. Скорее констатация факта. Уве не ответил. Директор кивнул.
– Но мужики из вашего рода не закладывают других, так?
И это был не вопрос. И Уве снова ничего не сказал. Только чуть выпрямился на словах «мужики из вашего рода».
Директор опять кивнул. Нацепил на нос очки и, зарывшись в кипу бумаг, принялся что-то строчить. Уве, вытянувшись перед ним во фрунт, на полном серьезе решил, что директор, вероятно, забыл про него. Тогда он тихонько кашлянул. Директор оторвался от бумаг:
– А?
– Мужчину судят по делам его. А не по словам, – вымолвил Уве.
Директор изумился. Паренек за один раз сказал больше слов, чем за два года с тех пор, как поступил на железную дорогу. Уве и сам недоумевал, откуда взялись эти слова. Просто почувствовал, что должен сказать их.
Директор снова уткнулся в бумаги. Написал на одной что-то. Протянул Уве. Велел расписаться. Пояснил:
– Тут сказано, что ты уходишь по собственному желанию.
Уве подписал. Распрямился, на лице написана непреклонность.
– Зовите их, я готов.
– Кого их? – не понял директор.
– Полицейских, кого же, – ответил Уве, складывая руки по швам.
Директор только головой покачал и вернулся к бумагам.
– По-моему, свидетельские показания куда-то запропастились в этой чехарде.
Уве переминался с ноги на ногу, не совсем понимая, что значат эти слова. Директор махнул рукой, не глядя на Уве.
– Ступай!
Уве повернулся. Вышел в коридор. Закрыл за собой дверь. Голова закружилась. Он уже был у парадной двери, когда к нему подбежала секретарша, – Уве слова не успел сказать, как она всучила ему какую-то бумагу.
– Господин директор передает, что вы приняты ночным уборщиком междугородных поездов, завтра утром вам надо явиться к вашему бригадиру, – сухо уведомила она.
Уве уставился на нее. Потом на бумагу. Секретарша наклонилась к нему:
– Господин директор сказал, что вы не взяли чужой бумажник, когда вам было девять. Что он скорее в черта поверит, чем в то, что вы обворовали кассу. Что будет «последней скотиной», если выкинет на улицу сына достойного человека только за то, что сын тоже поступает достойно.
Вот так Уве стал прибираться ночью в поездах и прибирался там два года. А не стань он ночным уборщиком, никогда бы не пришло то утро, когда, возвращаясь со смены, он увидел ее. Ее красные туфельки, золотую брошку и золотисто-каштановые локоны. А ее смех – как забыть ощущение, будто кто-то босыми ножками пробегает по твоему сердцу.
Она