– Так пить надо меньше! А то лакают всякую дрянь чуть ли не с детского сада, пока мозги не растворятся.
– Да дайте поговорить о важном, курвы! Вот если бы не Нельсен Мандела, то наступили бы ихнему ЮАРу давно кранты…
– Так, бабоньки, навалились все на этот участок, навалились! – оглушил нас мэр в мегафон. – Всё в ваших же интересах: чем быстрее уберёте около домов, тем скорее приступите к уборке дороги. Так, а кто там в дыму отлынивает?.. А, это мужик чей-то сидит. Ну, пусть сидит… Бабы, навались! Нет такого говна, которое не одолели бы наши бабы, самые лучшие ба…
– Самые лучшие дуры в мире! – переорала мэровский мегафон своим звонким голосом Марина.
– Кхе-кхе, дайте отдышаться, не могу больше, – задыхается в дыму бабка Валерьяновна.
– Не время для отдыха, вперёд! Что вы как тургеневские барышни! Э-хе-хе, не умеют у нас женщины быть женщинами! Настоящая женщина не станет охать над трудностями, как изнеженная белоручка. Настоящая баба коня, панимашь, остановит, в горящую избу не раздумывая войдёт, – разжигал страсти мэр.
– Да какие же мы тургеневские барышни? – возмутилась Марина. – Те барышни не работали, а только изящно передвигались по жизни. А мы уже и на баб не похожи: вкалываем как ломовики. Это ж только в нашей стране могут мечтать о женщине, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Чего она там оставила в горящей-то избе? Мужа запойного, который окурком избу и спалил? От такой «гармонии в личной жизни» и в огонь полезешь. Довели задохлики и пьяницы женщину, она и решилась на самосожжение, а Некрасов в это время мимо проходил и восхитился. Вслух восхитятся, а про себя подумают: ну не дура ли.
– Разговорчики в строю! – гудел Арнольд Тимофеевич в рупор. – Ты, революционерка, прекрати тут свои крамольные мысли высказывать. Этак у нас никто работать не станет.
– До чего же надоел горлодёр этот! – шипит кто-то в дыму. – Чтоб у тебя… бензобак сгорел.
Вдруг откуда-то вылезает Лёха-Примус с подобием веника: это мать выгнала его поработать, пока она дома печёт пироги для буфета на станции. Лёха имеет привычку сжирать дрожжевое тесто в сыром виде.
– Я, может быть, мог бы осчастливить всё человечество, – ворчит он, – мог бы совершить что-нибудь этакое возвышенное и благородное, а вот должен метлой махать! Какая пошлость! А я мог бы…
– Мог бы, да «бы» мешает.
Мы дошли до самой железной дороги, страшные, закопчённые. Как раз проходил поезд со стороны границы. Вдоль полотна деревья тоже были вырублены, сложены в штабеля и за ненадобностью никому сжигались путейцами. Иностранцы, у которых на Родине собирают даже огарки спичек и пускают их в новое использование, с ужасом смотрели на проплывающую мимо Россию, прилипнув к стёклам окон. Для них это – сказка, экзотика, миф про Тугарина-Змея, который пролетел над многострадальной Русью, привлекающей исключительно злодеев, повалил деревья, пожёг землю огненным