В гараже до него жил кот Бонифаций, которого для краткости и из-за тучной фигуры называли Буличем. Это у него была как бы фамилия такая. Тучным Бонифаций Булич стал от обжорства, а не от того, отчего обычно коты аномально толстеют. Всё было на месте плюс толстые щёки и холка с пышным воротником. Красивый был котина. Царь среди котов! Обожали его даже самые мрачные люди.
В какой-то момент своей биографии Бонифаций обнаглел. Шоферы ему и колбаску таскали, и сосиски, и даже балык. Навалят в углу целую гору разной вкуснятины, так что у местного бомжа Ерофеича лицо начинало болеть от лицезрения сего гастрономического беспредела. До дорогой вырезки дело доходило, но царственный Бонифаций безразлично взирал на еду с полки над столом Завгара. Лежит, чисто калач на противне. Мол, мы уже и салями не кушаем, а на ветчину нам так и вовсе смотреть тошно.
– Кулебяка ты наш, рогалик хрустящий, баранок маковый, – уговаривали его шофера. – Съешь хоть кусочек!
Но Боня Булич только брезгливое выражение морды состроит, вздохнёт и отвернётся. И уж когда удостаивал чести откушать что-нибудь, все наблюдали, затаив дыхание. Если кто бесцеремонно нарушал эту идиллию, Бонифаций бычился, словно бы хотел сказать: «Ах, оставьте! Трапезничать мешаете!», и к прерванному обеду уже не возвращался. Так что нарушителю мужики отвешивали леща. Беззлобно, но всё же чувствительно.
У Бони на лице – именно на лице, а никак ни на морде – было написано: «Жизнь удалась!». Так возлежать может себе позволить только счастливейший из котов, которого с рождения окружали исключительно настоящие люди. Не самозванцы какие-то, не прослойка между людьми и животными, претендующая на звание человека, но имеющая самые смутные представления, что это такое. Этот кот знает, что никто его не толкнёт, не пихнёт, не отшвырнёт из желания показать всем кузькину мать или же по причине сезонного обострения геморроя.
А тут прибыл какой-то задохлик – юный Себастьян, который тогда был просто безымянным. И давай, как пылесос, поглощать все разносолы, предназначенные Бонифацию. Сначала у Бонифация лениво открылся один жёлтый глаз, потом удивлённо проснулся второй, потом он и сам стёк тяжёлым телом с лежбища вниз. Он хотел вызвать наглеца на дуэль, но увидав две энергично работающие тощие лопатки и судорожно вздрагивающее тельце от каждого заглатывания пищи, стал сам мощной лапищей подвигать ему очередные куски.
Себастьян же наелся, срыгнул часть съеденного назад и очень испугался, вжав уши в плечи. Но увидав, что никто не чешется его убивать за это, снова поел, опьянел от первой в жизни сытости и тут же заснул мёртвым сном. Его положили в поеденную молью кроличью шапку, а саму шапку поместили на полку шкафчика с инструментами поближе к батарее отопления. Себастьян иногда вскрикивал во сне и просыпался, но убедившись, что рай в виде огромного гаража со стучащими по столу костяшками домино чудесными созданиями, пропахшими бензином и перемазанными чёрной смазкой, никуда не делся, снова засыпал. Нервный юноша.
На следующий день его окрестили Себастьяном в честь водителя Севастьянова, и он стал полноправным обитателем гаража. Но ненадолго. Себастьян рос очень быстро и вскоре стал конфликтовать с Боней Буличем: не поделили ребята территорию. Прямо, всё как у людей! А Сева против Бони – всё одно, что юниор-легкоатлет супротив борца сумо.
Работники гаража решили не рисковать хрупкой юной жизнью Себастьяна, а вручили её уборщице Софье Филаретовне в качестве подарка к выходу на пенсию. Софья Филаретовна подарку обрадовалась – ей редко кто, когда чего дарил. Она и так уж двадцать лет была на пенсии, но работала, а тут здоровье и возраст хором сказали: «Всё, больше так не можно!». Поэтому решила она хотя бы пару лет до смерти отдохнуть, пожить как королева. А тут ещё такого рыжего, прямо-таки медного кота подарили. Истинный английский лорд!
Чтобы баба Соня свою пенсию на прокорм Себастьяна не тратила, мужики иногда закупали ему провиант, а водитель Севастьянов отвозил его своему крестнику. Себастьян же перемещение из рая, где чудесные создания, пропахшие бензином, стучат костяшками домино по столу, воспринял как насилие над личностью, но обиды не затаил. Ведь люди такие слабые и несвободные, что грех на них обижаться. Но всё же переживал. Это проявилось в том, что на новом месте жительства он повадился забираться на деревья в сквере у дома Софьи Филаретовны. И всё бы ничего, но только назад самостоятельно он не умел спускаться. Залезет и начинается крик:
– Мяау, люди-и добры-ы! Снимите меняау отсюдова-а! Батюшки-светы, как высоко-то, мяау-у!
Переполошит весь дом, иногда даже посреди ночи. То его с куста сирени снимали всем миром, а то как-то раз залез он на высокую берёзу за домом, и пришлось МЧС вызывать. Приехал пожарный расчёт с выдвижной лестницей, сняли паразита. А что ж с ним делать,