на земле, она влечет его в таинственную даль, к великому. Точка зрения личного блага каждого и всех направлена к низвержению божественного, она по существу антирелигиозна. Жажда божественного в человеческой душе действует, как пожирающий огонь, и сила этого огня может произвести впечатление демонической. Многие из вас – моралистов – видят демоническую силу во всякой исторической судьбе, в создании государств и культур, в их славе и величии. Проблему эту с гениальной остротой чувствовал К. Леонтьев, когда говорил: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах
для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?» Вы стали за «индивидуальное» и «коллективное» благодушествование, за серый социальный рай против Моисея и гениального красавца Александра, против акрополей и пунических войн, против апостолов и мучеников, против рыцарей, поэтов и живописцев. Прошлое величие основано на жертвах и страданиях. Вы же не хотите более жертв и страданий во имя таинственной дали, непонятной каждому в отдельности и всей массе в целом. Прошлое величие хотите вы поставить на всеобщее голосование и отдать на суд для всем понятного человеческого блага в этой краткой земной жизни. Но вы не знаете и любви к ближнему, живому в плоти и крови, конкретному существу. Человек для вас не ближний, а абстракция. Любовь к ближнему знает лишь христианство и соединяет её с любовью к Богу.
Социологию вашу вы пробовали основать на том ложном предположении, что общество должно быть однородным, упрощенным, недифференцированным, для того чтобы личность была развитой, дифференцированной и разнородной. Цветение личности, личности каждого и всех хотели вы связать с отцветанием общества, государства, нации, с переходом их в состояние, которое К. Леонтьев называл «упростительным смешением». У вас всегда было отвращение к сложному цветению культуры, к славе и величию государств, к великой исторической судьбе наций. В этом сложном цветении, в этой славе и величии видели вы угрозу для личности, для её блага. Но поистине, вы всегда заботились не столько о личности, сколько о равенстве личностей. Вы всё оглядывались на соседа каждой личности и присматривались, чтобы он не оказался выше, не расцвел бы более другого. Вас всегда интересовала безличная личность, личность всякого, уравнение личностей. Но равенство ваше пребывает в каком-то промежуточном царстве небытия, в пустоте, его нет ни в одной живой, конкретной личности. Во имя уравнения личностей готовы вы истребить всякую личность, подрезать возможность всякого
