Ангел и планер
– Чтобы поднять спортивный планер в воздух, – говорит мне синьор Серджио, – его прикрепляют крюком к лёгкому самолёту. Самолёт поднимается в воздух и выносит планер на необходимую высоту, затем на короткое время уменьшает скорость, и за эти несколько секунд надо освободить планер от крюка и отпустить в свободный полёт.
Курс движения его уже определяет пилот, управляя так называемым «хвостом» планера. Поняла?
Ну так вот, мой дядя одно время работал директором спортивного аэродрома возле Милана, а его дочь, моя кузина – пилотом.
Однажды она вывела меня на заданную высоту в две тысячи двести метров, но при откреплении каната крюком отхватила «хвост» моего планера.
Я – один-одинёшенек в небе, подо мной – два километра высоты, система управления – приборы – есть, а самого «хвоста» – нет.
Планер неуправляем.
Падаю.
В один миг (я – в здравой памяти) как бы снялись с плёнки кадры моей жизни: все события, до секундочки.
Падаю.
И вдруг вижу впереди себя трубу завода «Сан Пеллегрино», который минеральную воду выпускает, расстояние до него где-то около шести километров.
Падаю, продвигаясь вперёд по инерции.
До трубы – уже меньше двух километров. А подо мной – уже только шестьсот метров.
И я направил – как, не могу объяснить, технически это невозможно, даже в теории, – планер на трубу.
Из трубы выходил пар – на заводе мыли горячей водой аппаратуру и посуду. Этот подогретый воздух и поднял меня вверх.
Поднимаюсь. Направляю – опять же, не знаю как – в сторону аэродрома. Вижу – подо мной машины скорой помощи несутся.
А я – как будто и вовсе не я, а кто-то другой вместо меня – приземляюсь на скорости сто восемьдесят километров в час. Как не разбился – опять же, объяснить невозможно. Понять не могу, я не инженер всё-таки, а архитектор.
Ничего не сломал при этом, не считая планера, конечно. В лицо удар был – и всё.
Все ко мне бегут.
Дядя, белый, как стена:
– Как ты?
– Отлично! Всё – цело!
Кстати, как вскоре выяснилось, и бесхвостый мой планер не сильно пострадал.
И все на радостях – в бар. Я кусочек тортоне – знаешь, такая твёрдая сладость – схватил, и – в рот.
И… взвыл от боли. Мука адская: четыре передних зуба были выбиты и соединялись с дёснами только ниточками нервов.
– Ну и как потом, синьор Серджио: сели снова за штурвал аэроплана?
– Через неделю. Знал, что если не преодолею страх сразу же, потом уж не переступлю через него.
– А долго ещё летали?
– Полгода.
– Всего полгода?
– Да, дядя ушёл на пенсию, а мне оплачивать такую роскошь не по карману было.
Удовлетворение
– Терпеть не могу тех, которые всегда жалуются, – говорит мне Патриция Монако. – Особенно в поездке. Знаешь, есть такие, всегда они чем-то недовольны. Всё им не так. На работе их ещё кое-как терплю, но на отдыхе просто не выношу.
Наши, итальянские учительницы в Индии, например. Ребенок, протягивает руку для подаяния, а она начинает урок:
– Ты, почему ты не в школе? Почему у тебя грязные руки? Иди домой, помой руки, а затем я дам тебе мелочь.
Это в Индии, представь!
Одна из таких была со мною в путешествие в Майами. Как только мы поднялись в воздух, она уже гудела. Она сидела, не повезло же, возле меня! Меня от неё уже тошнило ещё до прибытия.
Как только мы прибыли, разместили нас в бунгало. Снаружи – жалкий домишко, но внутри все удобства: кондиционер, телевизор со спутниковыми каналами, телефон. Даже ванная комната с душем и гидромассажем. Посередине на площадке, между этих бунгало – прекрасный бассейн.
Перед этим бассейном, встречаю эту синьору. И она снова полна протеста в отношении комнаты. Я инстинктивно поворачиваюсь таким образом, что она остается спиной к бассейну и слегка толкаю в грудь. В мгновение ока она плюхнулось в бассейн. Такой фонтан!
А была уже расфуфырена на вечер. Одета в роскошное платье, в туфлях, которые стоили целого состояния. Мама, что было: вопли, стоны, крики, угрозы!
Чтобы не вызывать в полицию, я ей вернули деньги. Должен сказать, цифра большая была. Но какое удовлетворение!
Мышление миллионера. Булочка
– Мы подружились с синьором Джорджио случайно, – Оля мне говорит. – Я и не подозревала, кто он такой. В маленьком городишке, где все друг друга знают, он выделялся: никогда не сидел на лавочках с пенсионерами и не вёл с ними никаких разговоров. Не по-итальянски высокий, с безупречной выправкой, вышагивал по уютным, обсаженным цветами, тротуарам и весь вид его говорил о том, что он совершает