Петр согласно закивал головой:
– Так и было. Пока Андрей Артамонович был жив, ни разу не собирались, потом уж стали. – А отчего он умер-то? Вы же говорили, что здоровый мужчина был? – поинтересовался Чаров. – Врачи говорили физема какая-то, черт ее разберет. Только вечером он спать лег, а утром не проснулся. Мы крик Пашкин услышали: «Папа, папочка, проснись, папа», зашли, а он уже холодный. Пашка ревет, отца тормошит, все никак поверить не может, что того не стало.
Артист сам открыл вторую бутылку «Степного» и плеснул в стаканы: – Помянем раба Божьего Андрея, пусть земля ему будет пухом. Человек он был странный и во многом непонятный, но сына любил, и за это ему все грехи зачтутся. Если, конечно, были, – все молча выпили. – А дальше-то что было?
– Что было, что было… А то, что кончилась Пашкина счастливая жизнь. Клавка, когда пришла, уже полупьяная была, так она только плюнула на пол и говорит: «Что, сдох, наконец, праведничек?». Пашка-то было к ней кинулся, а как услышал такое, так сник, стоит, как пришибленный, а она командует, переносите, мол, все ко мне, я теперь всему этому хозяйка. И про папку вспомнила, где, говорит, папочка заветная, с которой этот придурок носился, сама ее сожгу, собственными руками. Пашка, как про папку услышал, схватил ее и к себе прижал. Клавка к нему сунулась, а он только посмотрел на нее, ну точь-в-точь Андрей Артамонович, и одно слово сказал: «Убью!».
– Батюшки-светы, – всплеснул руками Чаров.
– Всего девять лет пацаненку было, но так сказал, что мы все поверили, действительно убьет. Клавка в крик – матвеевское отродье, а Пашка из комнаты выскочил и к Степановне забежал. Нам в коридоре слышно было – там уж разрыдался, а она его утешала. Да и то, она его с детства знала, любила. Он ей папку и оставил на сохранение, до лучших времен, так сказать. Потом уже я видел, как он ее у соседки забрал и к Лидке отнес.
Видно было, что Петька от этого рассказа окончательно выдохся, и для поправки здоровья ему требовалось налить.
Честная компания разлила остатки вина и, выпив за все сразу, призадумалась, где взять еще. Как я и предполагала, двух бутылок на четырех человек оказалось мало, пять рублей мелочью я Чарову дала, остальное предстояло наскрести хозяевам.
Пока они занимались сложными математическими вычислениями, я думала о Матвее. Теперь, узнав даже небольшую часть его истории, я поняла, в каком горниле выковывался этот характер. Кем же мог быть его отец? Личность, безусловно, незаурядная – и слесарь в железнодорожном депо…
Мои размышления прервал грубый женский голос, я даже вздрогнула от неожиданности, потому что он раздался в салоне моей машины. И только немного погодя поняла, что это говорит Нюрка – она ведь все время молчала.
– Какая Лидка? А такая Лидка, стерва, чтоб ей пусто было. Это из-за нее я Пашку потеряла. – Аннушка, не надо так волноваться, успокойтесь. Сейчас придет Степан, принесет нам чего-нибудь,