Ферма доктора Ругена располагалась всего на расстоянии нескольких миль, занятых фермами и картофельными полями, перемежавшимися сельскими дорогами, так что Гарри на пустом грузовике вернулся быстро. «Доктор кажется приятным человеком, – думал он, – его ферма в хорошем состоянии и радует глаз». Гарри был уверен, что заключил хорошую сделку. У Йоханны был гроссбух, куда она записывала все семейные расходы, и тем вечером она внесла сто шестьдесят долларов в плюс. С точки зрения бизнеса Гарри получил прибыль, но расставание с лошадью беспокоило его. Он дал этой лошади многое: дом, сено, чистую воду, уход. И продавать лошадь, которая стала почти членом семьи, было тяжело.
Каждый раз, продавая лошадь, он чувствовал ответственность, с того дня, как сделал это впервые. Когда немцы вернули всех лошадей, украденных во время войны, Гарри, члена клуба 4-H, пригласили, чтобы осмотреть их. Никто не знал, что этим лошадям во время войны пришлось вытерпеть и каким образом их использовали нацисты. Когда лошади вернулись в Синт-Оденроде, они во многом напоминали самих голландцев: когда-то упитанные и опрятные, сейчас они были запуганными, худыми, со свежими шрамами. Но, как и люди, они выжили. Вместе с отцом и братом Гарри осмотрел каждую лошадь, проверил их ноги и копыта, заглянул в глаза, послушал дыхание, осмотрел хвост и спину. То и дело они опознавали лошадь, у которой были особые приметы и которую они могли вернуть законному владельцу. Но большинство не имело родословных, и им суждено было обрести новые дома: одну лошадь отправляли на ферму в один гектар, двух – на два гектара. Юный Гарри чувствовал ответственность за каждое решение. Для каждой лошади он выбирал нового хозяина, для каждого фермера от этого решения зависело, сможет ли он возродить свою ферму или потеряет ее.
Гарри, может, и не знал, откуда взялся Снежок, но он знал, что значит быть не на своем месте, недооцененным и не получающим должного внимания, но все равно двигаться навстречу будущему. Ферма неподалеку и мальчик, которому нужен смирный конь, – это казалось хорошей участью. Но все же в первый вечер после отбытия Снежка Гарри обходил своих оставшихся лошадей с грустью. Воздух на ферме Гарри всегда полнился разнообразными звуками. Летними вечерами слышалось пение птиц и стрекот кузнечиков. Запахи фермы – сено, опилки и сапожная вакса – перекликались с запахами болот, раскинувшихся рядом с проливом Лонг-Айленд. Думая о Снежке, Гарри чувствовал себя одиноко. Он вспомнил