На седьмом месяце беременности, мне стало тяжело ходить, мой живот был просто громаден, чем вызывал гордость моего мужа. Сын будет крепеньким. УЗИ показало, что это будет мальчик, но я и так знала. Я уже давно разговаривала с малышом, лежа на диване и поглаживая живот, я рассказывала ему про его отца, про то, как мы его любим и ждем. Антон приходил в восторг, при каждом его шевелении и пинке.
На девятый месяц я забыла, что такое сон, мой малыш спал днем, а ночью у него начиналась активная жизнь. Антон потерял сон вместе со мной, несмотря на уговоры, он не спал ночами, как и я, пытаясь поглаживаниями и разговорами угомонить малыша и дать мне поспать, иногда у него это получалось, и я засыпала, под его тихий говор.
Подошел срок родов, все уговаривали меня лечь в больницу, но я была непреклонна.
– Когда начнутся схватки, тогда и поеду, – упрямилась я. И они уступили. В беременность мое упрямство приобрело колоссальные размеры.
Ночью я почувствовала боль, и через какой-то период времени отошли воды. Антон носился как безумный, если бы он мог он поставил бы на уши весь город. Приехала скорая, и меня повезли в больницу.
Через пару часов, боль стало невозможно терпеть. Я держала мужа за руку и смотрела на него измученными глазами. Держала за руку… это, наверное, слабо сказано, я вцепилась в нее с такой силой, что иногда мне казалось, что я ее сломаю.
– Любимая, дыши глубже, – успокаивал меня Антон. Он был бледен и при каждом моем вскрике бледнел еще больше. Я не могла смотреть на его страдания, они мешали мне, заставляли страдать сильнее, отвлекали от малыша. Странно, что доктор вообще позволил ему присутствовать при родах, хотя для Антона нет ничего невозможного.
– Антон, уйди, прошу тебя! – выкрикнула я при очередном приступе боли.
Но он только покачал головой.
– Наверное, ты ненавидишь меня сейчас, – обреченно произнес он.
Я хотела сказать ему, что он дурак, но дыхание сперло, а пронзительная боль накатывала волнами, которым казалось, не будет конца.
Еще через час мое сознание стало мутным, я уже плохо соображала, я не могла говорить, я плавала где-то между болью и сном. Но все еще слышала.
– Родная, милая, прости…
Это Антон, винит себя, не понимая, какое счастье он мне дал… Боль кончиться. Когда-нибудь. Она ведь должна кончиться? Дальше тишина, долгая мучительная. Почему она не кончается? И вскрик моего сына. Громкий такой. Мне поднесли его к груди…
Темнота. И тишина. Я уже не помню,