не забудьте, что я – это я,
пусть важнее имеются лица.
Эта льдинка – ведь жизнь моя…
Этот лед еще выдержит птицу.
Пусть несет меня жизни река,
пусть швыряет о камни и в омут —
знаю: льдинкина жизнь коротка,
но я жить не могу по-другому.
Даже если слеза задрожит,
улыбаюсь я белому свету…
Мне досталась всего только жизнь —
и прошу, не забудьте об этом!
«Перелистаю облака…»
Перелистаю облака,
Перечитаю небо —
Не все пустила с молотка
Эпоха ширпотреба.
Не все дано приобрести
За тысячи и сотни:
Светильник Млечного Пути
Не для продажи соткан.
Пускай лабазник прячет взгляд
Как барахло в подвале,
Не для него во тьме горят
Небесные скрижали…
Утро
Расправляет затекшие крылья петух,
прикоснулся губами к свирели пастух,
и художник рукой потянулся к холсту,
и кузнец не скучает – слыхать за версту,
и к далекому небу рванулась трава —
и в стихи превратились ночные слова.
В провинции
Узкогрудый трамвай громыхает по узенькой
улочке,
и потом еще долго отставшее мечется эхо,
и витрина дрожит покосившейся
старенькой булочной…
Впрочем, может быть, шум долетает
из рядом стоящего цеха.
Что там делают? Кажется, крышки консервные
или ручки дверные, а может, тазы и корыта,
но соседи привыкли давно – они люди не нервные,
и живут не спеша, и иного не требуют быта.
Каждый вечер выносят они из домишек скамеечки,
демонстрируя верность обычаям патриархальным,
и судачат о том и о сем, звучно лузгая семечки,
перевес отдавая при этом вопросам глобальным.
Обсуждается апартеид и указы правительства,
говорится о видах на хлеб и крылатых ракетах —
как и прежде, спешить не торопится время
в провинции,
но сегодня совсем небольшой стала наша планета.
К девяти по квартирам своим разбредаются люди —
телевизор вечерним беседам большая помеха…
Но как прежде, трамвай темноту раздвигает
светящейся грудью,
и потом еще долго впотьмах спотыкается эхо.
Средневековое каприччио
(диптих)
Извивается небо, пронзенное жаркими
стрелами