Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь – начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Это было прекрасно известно многим выдающимся деятелям нашей культуры. Например, в «Братьях Карамазовых» Достоевского есть одна интересная параллель – между Христом и старцем Зосимой: Христос был окружен почетом со стороны людей как пророк, старец Зосима – как святой; Христа ненавидели фарисеи, Зосиму – о. Ферапонт и достаточно большая часть монахов. Когда Христа распяли, то иудеи решили, что Он не может быть Мессией, потому что суеверно верили, что Мессия должен быть земным владыкой, а не позорно умереть на кресте; когда старец Зосима почил, то все решили, что он не может быть святым, потому что от него исходил тлетворный дух, а по всеобщему суеверию тех времен (да и нашего тоже!) святой обязательно должен быть нетленным. Петр и апостолы были в недоумении от распятия, что привело Петра к отречению от Христа; Алеша был в недоумении от тлетворного духа и хулы на старца, что привело его к бунту против «мира Божьего»…
Эта неизменность человека и цикличное повторение истории, которое из нее проистекает, вызывало мучение у многих мудрецов и философов как одна из важнейших проблем, которые необходимо разрешить человеку. Евгений Трубецкой в своем «Смысле жизни» очень верно рассуждает: «С тех пор, как человек начал размышлять о жизни, – жизнь бессмысленная всегда представлялась ему в виде замкнутого в себе порочного круга. Это – стремление, не достигающее цели, а потому роковым образом возвращающееся к своей исходной точке и без конца повторяющееся. О таком понимании бессмыслицы красноречиво говорят многочисленные образы ада у древних и у христиан. Царь Иксион, вечно вращающийся в огненном колесе, бочка Данаид, муки Тантала, Сизифова работа, – вот классические изображения бессмысленной жизни у греков. Аналогичные образы адских мук можно найти и у христиан. Например, Сведенборг видел в аду Кальвина, осужденного вечно писать книгу о предопределении. Каждый вновь написанный лист проваливается в бездну, вследствие чего Кальвин обречен без конца начинать работу сызнова. В аду все – вечное повторение, не достигающая конца и цели работа: поэтому даже самое разрушение там – призрачно и принимает форму дурной бесконечности, безысходного магического круга. Это – червь неумирающий и огонь неугасающий