Останкинские сезоны. Елена Батмазова

ни одной живой души. Лиза, уже не доверяя своей памяти, достала бумажку, где был записан номер квартиры Верховского. По всему выходило, что она все-таки там, откуда Верховский вышел в магазин, а именно – в подъезде номер три!

      – Зашел к кому-то в гости? – вслух предположила Лиза и спустилась во двор. Оттуда она внимательно оглядела стариковский дом. Это было сталинское здание грязно-бежевого цвета послевоенной постройки. Третий подъезд, из которого Верховский вышел, находился по правую сторону большой арки, а четвертый подъезд, в который он вошел – по левую. И в тот момент, когда Лиза уныло подумала, что вообще теряет здесь время, Верховский снова явился ее взору – он возник из подъезда номер три, откуда никак не мог возникнуть, поскольку совсем недавно зашел в подъезд номер четыре! Вместо сумки с продуктами старичок держал в руках того самого серого кота.

      «Белая горячка», – подумала Лиза и, зажмурив глаза, шагнула к старику.

      – Ах, это опять вы, – с досадой проговорил Верховский, выбрасывая котяру в кусты. – Все время, все время ощущение, что ты под колпаком!

      – Вы, вероятно, принимаете меня за кого-то другого… – как можно более мягко, чтобы не спугнуть Верховского, начала Лиза.

      – Не исключено, – кивнул тот, беря ее на прицел своими быстрыми глазками, затерявшимися в сети морщин. – Что вам нужно?

      – Поговорить! – выпалила Лиза. – Поговорить об этом месте, и вон о той кирпичной башне! И о том, что творится в вашей квартире.

      – А что там творится? – испугался Верховский.

      – Трещины есть? – деловито осведомилась Лиза. – Стекла лопались?

      Верховский задумчиво поглядел на гигантское сооружение напротив своего дома и махнул Лизе рукой, приглашая войти в подъезд.

      За черной клеенчатой дверью оказалась широкая сумрачная прихожая с высоким зеркалом, в котором отражалась другая дверь – с витражом, изображавшим кремлевскую башенку со звездой. Должно быть, иногда в комнату, скрывавшуюся за витражом, проникало солнце, и звезда вспыхивала по-революционному пламенно и грозно. Но сейчас, когда старик зажег в прихожей свет, все смотрелось заплесневело и печально – и пятиконечный символ Страны Советов, и зеркало, и стены в коричневых обоях.