Медленно проходя взглядом по выпуклым буквам на корешках изданий, комбинируя уникальную мозаику впечатлений, Галина достигала наилучшие оргазмы. Иногда, меняя порядок книг, она вносила разнообразие в свою сексуальную жизнь: буквально недавно «Мадам Бовари» опередила «Избранное» Мопассана, а на освободившееся место был втиснут «Тихий Дон». Туда же решительно, несмотря на нарушение стилистики, добавился «Портрет Дориана Грея». Подобным образом Галина доказывала, что готова экспериментировать. Бывало, отругает себя за ненужную чувственность, подобно случаю со «Страданиями юного Вертера», но оставит книгу на полке. Через месяцы, когда надоедал очередной шедевр, Галина делала замену; так, по нарастающей, она упиралась в творчество де Сада. Но всегда наступал момент, когда она в недоумении останавливалась около полок и с ужасом осознавала, что путь известного маркиза скорее философский и уводит её от сексуальности. В такие моменты Галина окуналась в «Тёмные аллеи»: живо представляла нарочито подмеченные Буниным голые лодыжки, непременно запоминающиеся щиколки, колени, свободные груди под разными одеждами, подстеленные вместо ложа покрывала и пледы, которые способствуют проникновению читателя в неплатонический антураж произведений. Она вспоминала себя молодой и полной романтических надежд, какой была во времена первого знакомства со сборником: тогда от воображения себя на месте героинь щемило сердце. Но с возрастом полутона поблекли, сливаясь в единой мужской жестокости.
Сексуальные фантазии Галины не ограничивались несколькими полками книг, её темперамент смог бы вместить весь чувственный опыт античных манускриптов Александрийской библиотеки, сожжённой в прошлую эру, и сохранить его для потомков. Чтобы полнее понять своеобразное сладострастие Галины, следует назвать все книги в её личной библиотеке. Сверху главной полки романтический флёр – шекспировские «Ромео и Джульетта», несколько томов Байрона; снизу – мощное подкрепление в виде любовной лирики: высшая выразительность Александра Пушкина, лучшие произведения завистливого, но не менее талантливого Михаила Лермонтова, неоднократно отредактированный чужой женой «Панаевский цикл» Николая Некрасова, традиционная поэзия отчаянной любви Сергея Есенина, креплённая сильной, но надломленной чувственной разделённостью Владимира Маяковского, и замыкает полку избранное от Фёдора Тютчева, Афанасия Фета и Александра Блока.
Вдоль боковых стен также тянулись ряды книг, создавая объёмное впечатление.