– Тетя Настя, – жалобно сказал Иван, – а молочка у вас не найдется? Настоящего? Деревенского?
– Конечно, найдется, сынок! – воскликнула она и бросилась в дом. А дядя Петя, глядя ей вслед, негромко спросил: – А, может, не надо тебе за это дело браться? А, Ванюша?
Иван внимательно посмотрел на него и ничего не. ответил, и тот понял, что он своего решения не изменит.
А вечером они втроем сидели за этим же столом и чаевничали. Заходящее солнце окрасило сад в розоватый цвет, мирно шумел самовар, привлеченные наступившей прохладой, вышли на охоту комары, Бублик лежал неподалеку, опустив лобастую голову на лапы, и только иногда вскидывался, чтобы поймать в своей непролазной шерсти какую-нибудь особенно наглую блоху, а они разговаривали потихоньку обо всем понемногу. И ни один посторонний человек, глядя на эту идиллическую картину дружной семьи, никогда не догадался бы, что за люди сидят перед ним. А это был бывший глава всего уголовного мира России, вор в законе Петр Петрович Ковалев, по немудреной кличке Коваль, который полгода назад после серьезного сердечного приступа решил уйти на покой, испросил и получил разрешение обвенчаться со своей давней зазнобой, как ее называли другие, а на самом деле – с первой и единственной в своей жизни любовью Анастасией и, передав дела преемнику, уехал лечить застарелые болячки на юг, где был принят местными авторитетами со всем возможным почетом и уважением, какие и подобают настоящему вору в законе, коронованному еще во времена Советского Союза. Человек же, ласково называемый Ковалевыми Ванюшей и сынком, был его личным, не признающим невозможного, киллером, с помощью которого Коваль держал в узде самых неуправляемых беспредельщиков, фигура, обросшая такими жуткими легендами и леденящими душу историями, что, когда Петр Петрович заявил, что отходит от дел, то очень и очень многие истово перекрестились и не одну свечу в церкви поставили, узнав, что эта страшная черная тень, много лет стоявшая за Ковалем, им больше не грозит.
Провожая Ивана на следующее утро обратно в Москву, Ковалевы стояли в своей калитке до тех пор, пока его фигура не скрылась за поворотом, а уже в доме Настасья совершенно серьезно сказала мужу:
– Если по твоей милости с Ванюшей чего случится, я тебя паразита, собственными руками удавлю!
– Не успеешь! – мрачно ответил ей Коваль. – Я раньше сам застрелюсь!
И он был совершенно искренен, потому что Иван, когда-то внезапно появившийся в его жизни, давно и прочно занял в его душе то место, которое у обычных людей предназначено для единственного и горячо любимого сыночка. Кровиночки!
Мужчина лет сорока пяти, презрительно названный Ковалем Гиеной, внешность имел самую импозантную, а выражение его лица носило печать настолько вызывающе откровенного благородства, что невольно возникала мысль: «А не законченный ли это подлец?». В то утро он ехал на работу за рулем своего шестисотого мерседеса и, нервно пощипывая волосы на большой черной родинке над верхней губой, думал, что время