Письмо
История, которую я хочу рассказать, началась в середине шестидесятых годов в Германии, а закончилась через десять лет в краях совсем иных.
Я, молодой оперработник разведки, принимал дела у моего сослуживца Жени Чекмарева, завершавшего загранкомандировку. Женя, по-немецки Ойген, был битым-перебитым, прошедшим огонь и медные трубы старшим опером. Мне еще только предстояло стать таким.
Мы сидели друг против друга у открытого окна, вдыхая запах цветущих акаций, потягивая «Колу» и приводя в порядок секретную документацию, которая подлежала передаче. Было жарко, несмотря на то, что между нами гудел, как аэроплан на бреющем полете, огромный старинный вентилятор, взятый в сорок пятом в качестве трофея.
Женя спешил и, поругиваясь, один за другим быстро заполнял бланки постановлений о сдаче в архив «дохлых» разработок. Мне спешить было некуда.
Зазвонил телефон.
– Послушай, чего они там хотят, – попросил Женя, не поднимая головы от бумаг.
Немец, представившийся Якобом, просил соединить его с Ойгеном. Я сказал об этом Жене, прикрыв трубку ладонью.
– Он уже в архиве, – ответил мой коллега. – Пьянь, бесперспективен. Скажи ему, что я умер.
– Как?! – изумился я. – Ведь он может встретить тебя в городе.
– Тем лучше. Сообразит, что с ним не хотят встречаться.
– Должен огорчить вас, – сказал я в трубку, старательно вплетая в свой голос нотки печали. – Ойген скончался сегодня на рассвете.
– Mein Beileid![6] – горестно завопил «Якоб» после некоторой паузы. – Когда и где похороны?
– Ойген завещал похоронить его на родине.
«Якоб» прокричал еще несколько фраз, содержание которых было чрезвычайно лестным для безвременно покинувшего нас товарища по общей борьбе, и повесил трубку.
Вечером того же дня после трудов праведных и неправедных мы с Ойгеном отправились поужинать в подвальчик «У Марты», который местное население за его мрачноватую тесноватость именовало не иначе, как «Крышкой от гроба». Несмотря на полное отсутствие комфорта, подвальчик пользовался у аборигенов необычайной популярностью. Возможно, причиной тому была жена хозяина – высокая статная красавица Брингфрида, разливавшая пиво и шнапс у стойки.
Я расправился с боквурстами-сардельками, выпил одно пиво и заказал другое, полюбовался Брингфридой, почитал готические надписи на стенах, посудачил с Ойгеном о том, о сем и хотел было закурить, но тут внимание мое привлек полный краснолицый мужчина лет тридцати пяти, сидевший в дальнем углу с недопитой кружкой в руке. Он смотрел в нашу сторону, нет, он смотрел на Ойгена и по лицу его блуждали то мистический ужас, то радость, то грусть с обидой.
– Почему тот тип уставился на тебя? – поинтересовался я.
– А это и есть «Якоб». Видимо, он рассчитывает на восстановление с ним связи, но такого не произойдет. С того света не возвращаются.
Мне стало неловко перед нашим бывшим агентом,