Шацкий сел, дело говорило само за себя, он лишь хотел, чтобы оно как можно скорей закончилось. Он неспроста потребовал самого легкого наказания – вступать в прения у него не было никакого желания. Все это время он в уме составлял план допроса Будникa, перебирал темы и вопросы, менял их очередность, пытался предвидеть все сценарии разговора. Он был убежден, что Будник солгал, утверждая, что последний вечер провел с женой. Но ведь врут все, и это их еще не делает убийцами. У него могла быть любовница, они могли поссориться, он мог пить с друзьями. Стоп, любовницу исключить – если Соберай и Вильчур говорили правду, Будник был самым влюбленным человеком на свете. Снова стоп, исключать ничего не следует – они могли сговориться, ведь неизвестно кто, зачем и почему что-то ему рассказывает. Вильчур не вызывает доверия, Соберай была подругой семьи.
– Пан прокурор, – резкий голос судьи вырвал его из размышлений, он сообразил, что слышал лишь каждое третье слово из речи защитника.
Шацкий встал.
– Слушаю, уважаемый суд.
– Что вы скажете о позиции защиты?
Вот уж озадачила: какова позиция защиты. В Варшаве судья сроду не спрашивал мнения (редчайшие исключения не в счет), а, скучая, выслушивал обе стороны, исчезал, а потом читал приговор – и на этом точка, следующий, пожалуйста.
В Сандомеже судья оказалась сердобольной.
– Чтобы изменить квалификацию деяния на статью двести семнадцатую, часть первая.
Шацкий в тот же миг вспомнил содержание статьи. Он взглянул на защитника как на сумасшедшего.
– Скажу, что это, видимо, шутка. Адвокату следует познакомиться с основными интерпретациями данной статьи и судебной практикой. Статья двести семнадцатая касается посягательства на телесную неприкосновенность и применяется лишь в случае мелких драк или, например, когда один политик заехал другому по физиономии. Я, разумеется, понимаю соображения защиты – посягательство на неприкосновенность преследуется по частному обвинению, и тут предусмотрено наказание до одного года. Это не идет ни в какое сравнение с сексуальным домогательством, за которое грозит от шести месяцев до восьми лет. А именно этим и занимался ваш клиент, коллега.
Защитник встал. Вопросительно взглянул на судью, девица кивнула.
– Я бы хотел тут напомнить, что в результате переговоров с пострадавшими почти все они простили моего клиента, пойдя на мировую, что должно повлечь за собой прекращение судопроизводства.
Шацкий не ждал разрешения судьи.
– Еще раз повторю: прочтите уголовный кодекс, коллега, – рявкнул он. – Во-первых, «почти все» – это еще не «все», чувствуете разницу? А во-вторых, прекращение судопроизводства в результате полюбовного соглашения применимо лишь к тем преступлениям, которые предусматривают наказание до трех лет лишения свободы. Вы же можете добиваться лишь чрезвычайного смягчения наказания, которое