«…стоит только венграм столкнуться где-нибудь в отделенных уголках земли, и они блаженно погружаются в глубины родного языка – тайного, поскольку никто кроме них его не понимает, более того, венгры и не верят, что кто-либо другой способен его освоить (а если кому-то это удается, почитают за чудо); даже несколько слов, произнесенных чужеземцем по-венгерски, сразу же располагают венгров к доверию как знак симпатии; венгры гордятся гибкостью своего языка, произошедшего из двух истоков (угро-финского и тюркского) и вобравшего в себя уйму слов персидских и славянских, германских и латинских, и бог еще знает из скольких языков; гордятся изощренным построением фраз, хитроумной системой префиксов и суффиксов, способных передавать тончайшие смысловые оттенки, богатством синонимов, необычайным разнообразием венгерской поэзии, а также тем, что интонация, ритм и стихотворная форма любого языка может быть точно переведена на венгерский…»
Наводнение
«Пожар способствовал ей много к украшенью», – сказано Грибоедовым о Москве. Будапештцы могли бы сказать нечто подобное о своем городе (точнее, о Пеште) – с заменой пожара на наводнение.
Там, где Сербская улица вливается в Университетскую площадь, стоит на перекрестке дом. На углу его укреплена большая мраморная стела с картой Будапешта. По верху ее проходит волнистая линия. Это – память о наводнении 1838 года. Волна отмечает уровень воды днем 15 марта – 1 метр 51 см.
Наводнения в Будапеште не редкость. Они здесь «нормальные», то есть весенние или летние, в отличие от питерских, случающихся осенью, когда Нева, как сказано, «рвется к морю против бури, и Петрополь всплывает тритоном». Последнее большое наводнение произошло в 2013 году (чему тоже уже имеется памятник – на набережной у площади Баттяни), когда Дунай поднялся на 8 метров 91 сантиметр. Но то был июнь, прекрасная летняя погода. И, главное, в XXI веке налажен мониторинг уровня Дуная и к наводнению готовились загодя. А тогда, в 1838 году, стоял март. И никто не ждал беды.
Есть запись барона Миклоша Вешшелени: «13 марта… в пять часов снова пошел (лед) и вскоре начал громоздиться, а также разбивать и дробить ледяные глыбы, насыщая набухающую и снова мельчающую мощь начинающего бушевать Дуная. Вода частью уже вышла из берегов, разъяренный поток прорвал Вацскую дамбу, напор льда усиливался, а группы зрителей все еще верили, что напор его ярости иссякнет. В этой надежде я пошел в театр, и еще не успела окончиться пьеса, как нас обратило в бегство известие, что вода уже