– Возможно, еще есть на свете вещи, о которых ты ничего не слышала, Элиза.
Такие вещи действительно существовали. К ним, в частности, относились мало кому известные сведения о Ричарде, которыми теперь располагала Рейчел. Например, она была в курсе того, что, несмотря на моложавый вид, ему уже за тридцать. Что его любимым блюдом является хлеб, обмакнутый в растопленное сливочное масло, в котором до того жарились грибы. Что его в детстве сбросила лошадь, и поэтому он до сих пор боится ездить верхом. Что он добился многого собственным упорным трудом, хотя его отец был всего-навсего конюхом, – а все благодаря хорошему вкусу и самообразованию, так что теперь Ричард стал самым успешным в Бате торговцем вином и прочими спиртными напитками.
Об этом он рассказал ей сам, не дожидаясь расспросов, как человек, который желает разом выложить о себе все начистоту, и хорошее и дурное, чтобы она знала его подноготную вплоть до мельчайших подробностей. Это вызывало доверие. Похоже, он не замечал, что сам мало о чем ее спрашивал и что она пожелала сообщить о себе лишь самые краткие сведения. В связи с каждой мелочью, которую Рейчел узнавала о Ричарде, у нее в голове, где-то в дальних тайниках сознания, зарождались десятки вопросов, которые были неуловимы, точно ночные тени. Они походили на эхо доносящегося из гулкой пустоты далекого голоса, были частью ее самой, той частью, от которой она отгородилась в годы тяжелых потерь, что последовали за счастливым детством. Этот голос она в себе хранила и лелеяла. Когда она его слышала, то ощущала внезапную боль утраты, как от удара ножом, пронзающего ее плоть, и одновременно радость – оттого, что слышит его опять, как бы тихо он ни звучал. Когда речь шла о Ричарде Уиксе, голос был почти детским, полным очарования, робкого удовольствия и мимолетных сомнений.
После того как она сообщила, что уходит, сэр Артур и леди Тревельян, как и положено, объявили, что им будет очень не хватать их мисс Рейчел. Правда, ей показалось, что больше всего они горюют о том, что придется потратиться на объявления о найме новой гувернантки. Только Фредерик, самый маленький, похоже, искренне огорчился при мысли, что потеряет ее. Когда он обнял Рейчел за талию и уткнулся лицом в ее юбку, чтобы спрятать слезы, она почувствовала укол совести.
– Ты хороший малыш, Фредди, и я буду очень по тебе скучать. Надеюсь, мы будем часто друг друга навещать.
– Я в этом сомневаюсь, – язвительно заметила Элиза и добавила: – Бат такое скучное место, и… теперь он не то что раньше[4]. Полагаю, мы будем ездить в Лайм[5]. И даже если нам доведется приехать в Бат, то, скорее всего, мы станем вращаться в совершенно разных кругах.
По ее нарочитому недружелюбию, еще большему, чем обычно, Рейчел поняла, что и Элиза сожалеет об ее отъезде. Гувернантка догадывалась, что девушка принадлежит к числу тех людей, которые способны выражать все свои чувства только через злость, а потому отважилась подойти к ней и поцеловать в щеку.
– Будь счастлива,