Но реальная жизнь текла своим чередом – оставляя в стороне респектабельное общество, я стремительно вливался в нее: бездельничал, играл, пил и распутствовал по всему городу. Эпоха отчаянных сорвиголов близилась к концу: на троне сидела королева, чьи ледяные бледные ручки – так же как и лапы ее твердозадого муженька – уже протянулись к жизненной артерии нации, с ханжеским смирением перекрывая кислород добрым старым порядкам. Начиналось то, что теперь зовут викторианской эрой. Здесь ценилась респектабельность; на смену бриджам пожаловали брюки, исчезли декольте, а взгляды полагалось стыдливо опускать долу; политики стали трезветь, торговля и промышленность входили в моду, аромат ладана вытеснял перегар бренди. Эпоха повес, дельцов и денди уступала место эре педантов, проповедников и зануд.
Но мне хотя бы выпала возможность присутствовать при кончине той эпохи, и я от души вносил свой вклад. Еще можно было проиграться в пух и прах в Ганновер-сквер, нализаться в стельку в «Сайдер-Селларс» или «Лестер-филдс», подцепить шлюху на Пикадилли, стянуть у полицейского ремень или шлем в Уайтхолле, а на обратном пути бить стекла и орать пьяные песни. Пока случалось, что в карты спускали целое состояние; происходили дуэли (правда, я держался подальше от этого: единственная моя дуэль, в которой мне благодаря обману удалось стяжать громкую славу, имела место за несколько лет до того, и у меня не было желания повторять этот опыт). Жизнь еще била ключом, если хотите знать. Больше такого уже не было; говорят, что в наши дни молодой король Эдвард делает все от него зависящее, чтобы понизить моральный градус нации, но я сомневаюсь, что ему достанет стиля: парень выглядит как мясник.
Как-то вечером мой приятель Спидикат – он учился со мной в Рагби, и с момента, как я сделал первый шаг к славе, так и увивался вокруг меня – намекнул, что нам стоит заглянуть в одно новое местечко в Сент-Джеймсе: полагаю, речь на самом деле шла о Майнор-клаб.[4] «Мы можем для начала попытать счастья за игорным столом, потом наверху, со шлюхами, – заявляет он, – а потом отправиться в Креморн, поглядеть на фейерверк и увенчать ночные похождения доброй порцией ветчины, пунша, а может, и еще несколькими девчонками». Звучало заманчиво, и, выудив несколько монет у Элспет, которая собиралась на Стоур-стрит, послушать как некий мистер Уилсон поет шотландские песни (о, Боже!), мы со Спиди направились в Сент-Джеймс.[5]
Все пошло наперекосяк с самого начала. По дороге в клуб Спиди пришла мысль залезть в один из этих новых омнибусов: он намеревался