– Вот! Вот! Давлат на шмон у мужиков отметал, а я потом в надзорка биль, скрисиль – Улугбек протянул мне полуобнаженную фотку актрисы театра и кино Татьяны Друбич.
– На! Эта телька пасматри и ебай!
И опять в позу становится, уперевшись в рукомойник с наросшей слизью.
Тогда я стал ласкать уже актрису театра и кино Татьяну Друбич. А она мне всегда нравилась, так что в этот раз меня не пришлось долго уговаривать.
После этого я долго мыл сначала внизу, а потом, когда этого показалось мало, везде все тело. Драил с полчаса куском вонючего хозяйского мыла. Интересно его правда из бродячих кошек и собак делают? Мне везде теперь чудился неистрибимый запах мужского пота.
Вот ведь несправедливость какая – смотришь как лесбиянки друг с другом кувыркаются – одно удовольствие. Поэтично у них эдак выходит, красиво. А пидерастия – какая-та вся с резким противным запахом, дальняками и слизью.
Мне вдруг отчетливо стала понятной личная трагедия Сергея Параджанова, Оскара Уайльда и Петра Ильича Чайковского – когда вам за сорок, поверьте, можно ласкать с одинаковым успехом и юношу и девушку. Только вот девушка будет фиалками благоухать везде, а юноша – паскудным бурлацким потом. Тьфу ты, зараза, – занесло меня таки в бурелом за пять минут до освобождения.
Выйдя из душевой, оборудованной в том же дальняке, я твердо решил наставить Улугбека на путь истинный.
– Ты дурилка прекращай этой херней страдать. У тебя такой срочище еще впереди! Загонят в гарем, годами дальняки будешь чистить. На всю жизнь заклеймят. А узнают еще что баланду раздаешь, и на флейте тут же играешь, еще и кости переломают, перед тем как человек десять тебе очко в капусту порвет!
– Мине, знаишь, днюха биль. Четырнадцать лет. Дядя анаша курить даваль. Хороший анаша дядя куриль. А потом я уснул на айвон… То ли спилю, то ли не спилю…
Как дядя преподал пухлому Улугбеку первый урок греческой любви узнать мне в тот день было не суждено. В хату ворвался злой «как сабака» и голодный Марс. Похоже он проигрался в пух и прах:
– Как меж собой играть сядут, тут нет, ни катит фуфло! А как с «непутем» – от тут все можно. Ну рассамахи позорные. Одно слово – рассамахи!
Так и закончился мой первый длинный как вечность день в роли баландера на ташкенском централе. Когда событий мало – я жалуюсь на жизнь. Когда слишком много – тоже скулю. Такой вот я вечно недовольный жизнью ворчливый сукин сын.
Следующие три дня я погрузился в новую баландную рутину, с Улугбеком старался не говорить, а взглядов его всячески избегал. Странно это было все как-то. Хотелось поскорее забыть, а не подвергать морфологическому разбору.
А на четвертый меня выдернули прямо с середины раздачи завтрака из самого спецподвала.
Конвоирам, видимо изрядно пришлось побегать разыскивая меня по всему второму аулу. Кто же мог подумать, что почти свободного человека в спецподвал нелегкая забросит.
Недовольны конвоиры