(что впереди? туман)…
Редко ухаживаю за квартирою
и… на досуге опять редактирую
полузабытый роман.
В общем, наверно, такого-то валенка
точно не ждёт никто.
Утро. В тумане лежит Москва-река…
Этим стихам – лет сто.
Если сгорели в ненастном костре бы они,
так и никто бы не знал,
но вот остались в столе, не востребованы.
(Комната – как пенал.)
В общем, наверно, я зря об этом…
(«Ни совести, ни стыда!»)
Зря?.. Ну а вдруг с этим белым светом
прóще иметь дело двум поэтам?
(Разного пола, да! :))
Впрочем, конечно… Наверно, зря всё…
Жил – так и буду жить,
это несложно…
И что так трясся!
…Сумерки. Ни пития, ни яства.
Нечего, нечего тут бояться…
но и нечего предложить.
Мне страшно
Мне страшно принадлежать
к адептам мечты (сломать их
ряды оказалось, жаль,
нетрудно)…
Ну да, романтик.
Как робот, что видел сон
о жизни гораздо лучшей, —
где новый комбинезон
и нету пиратских ружей.
Ах, нет! – изведёшься весь
без боя… Да, страшен бой, но
пускай и пираты есть,
и смерть, но пускай не больно!
И вот – и пираты есть,
и ружья, и бой… и страшно.
И каждый извёлся здесь,
а ты – уж не мира страж, но
какой-то лесовичок,
грибок при огромной шляпке:
разнежишься, клювом щёлк,
и вот уж лангет на лапке,
и в дырке юлит червяк,
и язва гниёт на губке…
И ветер свистит в щелях,
и ночь в телефонной трубке.
И в той патефонной мгле
оставит не мой ботинок
след памяти на челе
одной из чужих пластинок…
Мне страшно – принадлежать!
Но в хаосе ахинеи
инстинкты орут:
«Лежать!
Свобода – ещё страшнее.»
А если приподниму
глаза – пусть и гарь на стёклах —
увижу сквозь муть и тьму:
нас много таких.
Чуть тёплых…
Таимся, лесовички,
в заветной неразберихе, —
горят на носах очки.
Теснятся немые крики…
И чей-то зудит трибьют.
И чайника смутен абрис.
И вечен земной уют…
И – думаем, не пробьют
наш временный IP-адрес.
Внезапно
Так устроена жизнь, отрицать ни к чему:
напиши хоть семь тысяч хокку —
камень – предоставленный себе самому,
не покатится в горку.
А на поле камней, ах, на поле камней —
там их целых пятнадцать!
…Где та рыжая? Что, вы забыли о ней?
Начинаю