Сегодня было нижеплинтуса, в ответ на варино замечание она что-то промычала сквозь зубы и даже пяткой не дрогнула.
– Знает, бесстыдница, что мы Эдику жаловаться не будем, – бурчала Варя.
Заныривая по очереди в жилые палатки, она наметанным глазом сразу находила миски и кружки.
Хотя Варя только что искупалась, ей опять сделалось жарко. Солнце палило, и в палатках стоял густой прогретый дух, мешались запахи дезодорантов и пота. По лицу тек пот, Варя сердилась.
Придется сейчас тащиться в кухню помогать. В собственный варин выходной, между прочим. Но не бросать же Маринку наедине с обедом из трех блюд на сорок персон.
Она дернула очередной полог и сразу увидела красную миску.
Как тут воняет…
Собранная посуда повалилась из рук. Среди сбитых, как ураганом, спальников, скорчилось тело. Голубой спортивный костюм (в такую жару), светлые волосы рассыпались паутиной, и сквозь них жутко глядит выпученный глаз.
– Лю… Людмила?
Варя хлопнулась на коленки, схватила Людмилу за плечи и отшатнулась. Ладони обожгло холодом.
Прежде Варя никогда не теряла сознание и была уверена, что не потеряет.
Она открыла глаза и увидела перед носом заляпанный какой-то дрянью спальник, бок упирался в твердое и холодное.
Пришла в себя Варя возле палатки-магазина. Кажется, она бежала и кричала, но совершенно об этом не помнила. Навстречу из кухни спешила Маринка, сзади кудахтала Светлана, откуда-то вынырнул Эдик.
– Там… Там… Людмила… умерла!
Все покатилось куда-то. Варя сидела на гальке и ее трясло от холода, а мимо бегали и вопили люди. Зачем, чего они бегают, если поздно… какой ужас, поздно.
Людмилу вынесли на воздух, докторша склонилась пощупать пульс и безнадежно уронила руку.
– Поздно… тело совсем закоченело. На такой жаре… Она умерла еще ночью Лицо покойницы было страшно искажено, глаза выпучились, пальцы свело судорогой. Голубая олимпийка распахнута, грудь и живот покрывали пупырчатые красные пятна и кровавые полосы.
– Сама себя исцарапала? – хриплым от ужаса голосом спросила Маринка.
– Дурацкие разговоры прекратить! Что скажет врач?
Это очнулся от ступора комендант Эдик.
Щеки докторши тряслись, как желе.
– Не могу сказать. Похоже на приступ эпилепсии. Да-да, при эпилепсии больной ничего не помнит и способен поранить сам себя. Может откусить язык… надо совать в рот ложку, чтобы человек не задохнулся.
– Ты уверена, что это эпилепсия?
– Нет, нет, я не могу в таких условиях ставить диагноз…Я не могу предположить…
– Прием алкоголя мог спровоцировать приступ?
– Э…да, мог. Но все равно, надо на берег, надо вскрытие делать. А я заключение дать не могу. Здесь у меня никакого оборудования, никаких условий… Это не моя ответственность. Медикаменты ограничены. Это