– Что?
– У меня съемка, я ее снимаю.
– У меня тавтология, я ее повторяю.
– Ха-ха, – холодно произнесла Нина. – Это фотосъемка моей подруги Лидии, какая-то гламурная халтура для журнала “Лаки”, и я ее снимаю. Сам процесс. Шесть стройных силуэтов, копошащихся над сумочкой. Понятно?
– Понятно. А что случилось с жаждой реального дела? Съемка людей, снимающих сумочку, довольно далека от реальности.
– А это, радость моя, зависит от сумочки.
Как всегда бывало, когда мы с Ниной выходили на этот тон и ритм – тот самый пулеметный обмен репликами, украшающий все на свете от “Укрощения строптивой” до “Его девушки Пятницы”, от пьес Мамета до “Бухты Доусона”, но никогда, или почти никогда, настоящий разговор, – я почувствовал приближение легкого маниакального эпизода, раздувающийся пузырь невесомости в районе солнечного сплетения. Как тошнота, но в хорошем смысле.
– Где твоя съемка? – спросил я, возвращаясь на землю.
– В Вильямсбурге, разумеется. Где же еще?
– Вот и отлично. Мы зайдем посмотреть на помещение, а потом ты возьмешь такси, тебе прямо через мост.
Внезапно я вспомнил, что мне тоже нужно работать, и настроение сразу испортилось. От “Киркуса” только что пришел полуправленный кирпич “Не по кальке”, разоблачительный роман “с ключом” о нашумевшем увольнении ассистента знаменитого архитектора. Сей текст, в пятьсот страниц длиной, был побочным эффектом одной-единственной недели, проведенной автором в центре внимания желтой прессы. “Ключ” настолько валялся на поверхности, что герой, списанный с архитектора Даниэля Либскинда, здесь Леонид Лебеволь, представлялся как Дэнни на 186-й странице. Ну что ж. Подождет.
– Запомни, – сказала Нина, оборачиваясь, когда мы оба трусили вниз по лестнице, – не демонстрируй слишком очевидный энтузиазм, когда будешь с ней разговаривать.
Безумный блеск пары карих глаз дал мне понять, что ей самой это вряд ли удастся.
Фуллертон-стрит была менее крупной артерией Нижнего Ист-Сайда, чем, скажем, Ладлоу или Орчард. Вымощенная ровным, как кукурузные зерна, булыжником, она шла с севера на юг и была запланирована на три полосы движения, но с припаркованными по обеим сторонам такси и зеленым контейнером для строительного мусора, высунувшимся почти до середины, едва пропускала одну. Северо-восточная часть квартала, упиравшаяся в улицу Ист-Хаустон, состояла из пяти ветхих пятиэтажек из закопченного кирпича, опиравшихся друг на друга, как группа пьяниц. Самая южная из них, номер 154, ощутимо кренилась на север. Ее брандмауэр покрывали веселые граффити, изображающие мышей в цилиндрах и осьминогов с курительными трубками. Дальше к югу, в сторону Стэнтон-стрит, “наша” сторона улицы приятно сходила на нет – несколько двухэтажных деревянных домов, одноэтажный гараж и, наконец, пустырь.
Свободное помещение было в пятиэтажке под номером 158, средней из пяти. Витрину первого этажа полностью закрывала вывеска