С самого начала войны обнаружился еще один, во многом неожиданный, элемент правительственного курса. Встав на путь формирования сложной системы государственного регулирования продовольственного дела (а фактически и всего аграрного сектора), власти поставили задачу элиминировать роль посредников в отношениях между непосредственными производителями и государственными заготовительными органами. «Руководящей идеей при построении государственных заготовок (в главной части этой работы, в части, выпавшей на долю Министерства земледелия) явилось стремление, минуя посредника, по возможности ближе подойти к производителю», – писал Н.Д. Кондратьев, оценивая складывавшуюся в 1914 г. ситуацию в продовольственном деле[125].
Это было сделано под несомненным воздействием идеологических, а не практически-хозяйственных аргументов. Урожай 1914 г. был удовлетворительным (ниже среднего за 1909–1913 гг. всего на 5 %), а неизбежное резкое сокращение импорта и вовсе порождало опасение о возможности чрезмерного снижения цен на хлеб на внутреннем рынке[126]. То есть не требовалось принятия каких-то специальных мер по стимулированию (а тем более принуждению) к сдаче хлеба или сдерживанию возможного роста цен. Однако в коридорах власти, как выяснилось, сложилось вполне определенное представление о том, что минимизация роли частника в торгово-посреднической деятельности тождественна укреплению организованности, упорядоченности хозяйственного процесса.
Разумеется, это породило целый ряд трудностей практического характера, поскольку требовало от государственных хлебозаготовительных организаций заново формировать собственную сеть агентов-заготовителей с плохо скрываемой тенденцией к бюрократизации своей деятельности.
Правда, одним из побочных явлений такого курса стало повышение внимания государственных органов к кооперации