С тех пор я не могу слышать новости. Хотя теперь уже могу, наверное… осталось только выплыть из окружающей меня белизны…
***
Кажется, уже давно за полночь. Прихожу в себя. Лежу на полу, около кресла. Ее уже нет. Она ушла, оставив около меня очередной приемник. Скорее всего, последний. На столе лежит ее комплект ключей от моей квартиры…
Я не хочу вставать – двигаться все еще сложно.
Вместо этого я включаю радио.
***
Больше ко мне никто не придет. Шоковая терапия сработала на мне. И потеряла для меня всякий смысл. Невозможно бежать от своих страхов, излечивая чужие. По крайней мере, бежать долго. Мы слишком привыкли прятаться за маски – успешного актера, не ошибающегося лекаря, обычного человека. И всё-то у нас распланировано: свадьбы, разводы, роды, похороны, сколько сантиметров цинизма на лицо и пластинок жвачки в рот, чтобы не сболтнуть ничего лишнего или личного, и никакого намека на себя настоящего не позволить.
А время не резиновое. И не думается мне, что перед смертью мы будем вспоминать свои маски.
А больше-то и нечего.
Я хочу отдохнуть. От себя и своего страха. От врачевания, без должного на то права. От моей маски безразличности. Когда душа уже обросла панцирем, почти невозможно вернуть ее способность сострадать. И чувствовать боль.
Но я хочу попытаться.
Я просто хочу жить.
***
Всего этого не было. Ни мертвых мышей, ни разбитых приемников. Ни Ее. Мне просто захотелось немного отвлечь тебя от твоей реальности. От работы с 8 до 16.30, от мороза по утрам, от стоящих под окнами машин. И сейчас ты сидишь на диване, читаешь эти строчки и постепенно понимаешь, что за всей шелухой этих слов стоит твоя и моя жизнь. Ты меня слышишь?..
Сны
В последних маршрутках зачастую мало пассажиров. И этот раз не стал исключением – одна девушка спереди, около водителя, и еще человека четыре в салоне. Все кемарят. Дорога пуста – по этому шоссе ночью мало кто ездит; можно сказать, мертвая зона.
Интересно наблюдать, как в одном месте собираются абсолютно разные люди. Их не связывает ничего, кроме общей дороги на 40 минут. Разные мысли, жизни, привычки, разные сны. Девушка на первом сиденье уже давно в своих нежно-голубых сумерках, собирает перламутровые перышки и вплетает их в венок. Она обычно записывает свои сны, собирая их в какой-то не то литературный, не то психологический цикл-очерк. Запивает снами одиночество. Может, потому-то они и такие красочные и насыщенные, с ощущениями, запахами. Ярко-фиолетовые маки на душистом поле, которое освещено только луной и звездами. Она даже чувствует этот запах, терпкий, где-то немного приторный, но все равно свежий. Она бежит по полю, и теплая роса, почему-то еще сохранившаяся на травинках и цветах, омывает босые ноги… Законченный венок взмывает вверх и плывет по небу, уже сотый или сто первый; кажется, будто только из таких венков и составлен млечный путь…
Рядом