– Как не помнить!
– Ты не верил, помнишь? Трепотней называл.
Я засмеялся.
– Так ведь, как ты говорил? Выпью цистерну и – все.
– Ха-ха-ха! Такая норма.
– Можно ли, будучи в здравом уме и твердой памяти, поверить, что ты одолеешь этакую «норму»?
– Осилил-таки, скажи? Уже сколько лет и ни грамма. Даже в большие праздники. Так что, извини, что сидим всухую.
– А чай?
– Не как прежде… Впрочем, ты и тогда не шибко-то баловался.
Я заметил:
– Жена, наверное, не нарадуется.
Денис фыркнул.
– Как бы не так! Все равно зудит над ухом. Правда, по другим поводам… Находит… Никак не угомонится. В крови у баб…
Сделав пару глотков горячего и запашистого чая, решил спросить:
– В прошлом, помнишь, ни одной бабы не пропускал…
– Было, да быльём давно поросло.
– Так-таки и с этим завязал?
– Все оставил там.
Попытался опять пошутить, но, кажется, неудачно:
– С любовью кончены все счеты?
Денис посмотрел мне в глаза и грустно вздохнул.
– Знаешь, о чем я думаю?
– Пока не скажешь – не узнаю.
– Камер-юнкеру Пушкину бы хорошую жену! – какой резкий в разговоре поворот, но это неудивительно: он на своего «конька» не мог не вскочить.
– И что тогда?
– Прожил бы долгую и счастливую жизнь… И написал бы еще много замечательных вещей.
– Натали он любил, – заметил я.
– Да, любил…
– И волочился за двумя десятками других.
– А она?! – Денис недовольно и осуждающе хмыкнул. – Хвостом крутила! Ревность в муже вызывала… Из-за нее он погиб, из-за нее!
– Это – твое мнение.
– Не только! Это мнение многих исследователей жизни и творчества Пушкина, – Денис покачал головой и добавил. – Не повезло гению.
– С судьбой не поспоришь.
– Возможно… Но неудачников все равно больше.
– Удачлив тот, кто за ценой не стоит…
– Любовь – бесценна, – Денис вздохнул, – особенно, если верная, взаимная. Нет такой цены, которой бы не стоило пожертвовать ради счастья любить и быть любимым.
Вечерней электричкой я уехал. Прощаясь, Денис спросил:
– Увидимся ли?
Мне не хватило мужества солгать, и я честно, глядя в его потускневшие глаза, с грустью признался:
– Вряд ли…
Крутая динамистка
Астафьев и Корепанов вернулись к себе в половине седьмого вечера. Они поднялись на третий этаж, приблизились к двери кабинетика, но оттуда доносился дикий мужской хохот. Астафьев чертыхнулся в сердцах.
– Черт, что им надо? Все еще на работе торчат. Думал, что их след давным-давно простыл, – он обернулся к сопровождению. – Одну минуту… подождите здесь, – он вошел. – Что вы тут делаете? – спросил он находившихся в кабинетике. – Не пора ли по домам?
Капитан