И вправду, когда он их проводил на кладбище, воздух и вправду надолго очистился и посвежел. Но потом, когда появилась новая красная прохвессура, а вместе с ней и красные дьяволята и дворяне, воздух снова неотвратимо провонял!
Особенным снобизмом блистал атаман Свирский, одноглазый гигант, наводивший ужас на северо-восток Блефуску, области, населённой мирными панажухеями и криспами, двумя народами, никогда не работавшими и только отменно любившими бильярд и шумную королевскую секу.
Ввиду опасности их главного занятия и гордого нрава, большинство из них были одноглазыми.
Атамана Свирского надо было во что бы то ни стало извести!
Посланные пионерские засады кроме плачущих защупанных пионерок ни к чему не привели, и от децких крестовых походов тоже пришлось перейти к настоящим.
Послали вагонетки с пьяными агитаторами, но Свирский только и делал, что ставил их к стене богадельни и расстреливал.
Тогда Сестрёнкин переоделся каликом и поехал сам.
Только так Свирский исчез, гдей-то закопав кодмизара Левина и половину золотого запаса Блефуску.
Сестрёнкин же с исчезновением врага оперился немного и надел на волосатое матросское голое тело цвета децкой негаданности китовую рубаху.
– На! – неласково сказала власть, тяжело расставаясь с подарком.
– Хвать! – только и смог сказать он, прижимая валенки к узкой груди. Или рубаху уж, не помню точно! А может, и то, и то!
В двадцатые годы с приходом шепелявого стиля в гору продвинулись «Гунькин Штраус и Быстрые Ластоногие Марсы», бежавшие как все джазмены из Кармании через Польшу и Китай. Название у группы было что надо! Первый сорт! Парадоксом было то, что почва, ушедшая из-под ног в Кармании, здесь под ноги не вернулась, или, лучше сказать, её попросту никогда не было!
Револьвер пришлось отложить, а потом и сдать рачительной власти.
Потом пошли годы полные аплодисфараонов и цветов. Он стал импресарио артистов и одновременно раз в неделю писал на них доносы в секретные органы.
А его жена порождала всё новых сыновей!
Потом была война, в которой он ведал выпуском деревянного мыла, и дохимичился с составами до того, что его самого чуть не расстреляли за саботаж и подделкуфальшивого мыла. Помогли Лемцы, разбомбившие тюрьму и убившие всех охранников. Большевик Сестрёнкин ударами ягодиц выбрался из-под обломков, и сжимая под мышкой два куска деревянного мыла и обгорелую справку полкового госпиталя, рванул в неизвестном направлении, уворачиваясь от бесконечных мин и снарядов.
Господь