Некоторые «клевки» даже оставили неизгладимые следы в ее душе.
Виктор Тамузов, например, был красавец.
Да и она красоточка.
Несколько замечательных вечеров, ночная Москва, пьянящие поцелуи в темном подъезде.
А вот про аборт вспоминать не хочется.
Наверное, надо было оставлять.
Впрочем, история сослагательного наклонения не знает.
Потом был Иннокентий Дмитриевич. На шестнадцать лет старше нее.
Тонкий интеллектуал. Поэт-деградант, как он сам себя, смеясь, называл.
Знакомые тоже смеялись – Иннокентий и Неонила.
Полный нестандарт.
Однако нестандарты, как правило, нежизнеспособны. Потому-то их и гораздо меньше, чем стандартов.
Он все боялся потерять свободу творчества.
Да и она, честно говоря, опасалась, что теперь, связавшись с поэтом-деградантом, ей придется свою жалкую зарплату делить на двоих. Ощущения мужского плеча от общения с Иннокентием Дмитриевичем как-то не возникало.
Тем не менее, Нила хорошо помнит, как однажды утром вдруг поняла, что ей наплевать на ощущения и на деленную пополам зарплату.
Он ей мил. Он тоже хочет ребенка. С голоду не пропадут.
Она даже решила сделать ему предложение.
А он взял и умер.
Ее поразило, что она испытала тогда первым ощущением даже не горе, а обиду.
Взял и умер.
После этого решила больше не искушать судьбу.
В принципе жизнь ей нравилась, эмоций хватало. Друзья тоже оставались, правда, все более замотанные работой, детками, дачами и кредитами.
Но все равно это были друзья.
Еще вот на детках она часто останавливалась глазами.
Почему-то казалось, что мальчика она бы воспитала так, как никто другой. Может, потому что ее девичья доля сложилась не очень?
Она бы одела его в матроску, и с годика читала бы ему умные хорошие книги. И он бы сам тоже вырос хорошим и умным.
Но – подходили настоящие родители и забирали «выбранного» ею в сыновья малыша. А ей оставалась текущая жизнь.
Без мужа.
Без детей.
Без планов на будущее.
Зато, конечно, с книгами и спектаклями. Вот тут ее робкая душа летала безо всяких житейских пут.
Так что, если усилием воли выбросить из головы мысли про малыша в матроске, жизнь вовсе не была плоха.
Нила еще раз глянула в зеркало, слегка зажмурила глаза и толкнула тяжелую входную дверь.
Мало зажмурила.
Холодная мокрая гнусь облепила лицо, перехватив дыхание. Как говорят англичане, с неба сыпались кошки и собаки.
Но Нила отступать не привыкла.
Спустилась с бетонных ступенек и пошла по размеченному терренкуру. Два километра четыреста метров. И ни шагом меньше. Она должна так устать, чтобы даже котлеты из местной столовки сумели вызвать аппетит.
И она