В Харькове на разборе разрушенных зданий работали немецкие военнопленные. Их было жалко, и мы приносили им поесть свеклу, которую можно было найти на брошенных огородах.
А потом отца послали на вторую войну, уже с японцами. Мы переехали под Владивосток, на станцию Седанка на берегу залива Петра Великого. А отец опять ушел воевать, но на этот раз ненадолго. Дальше Маньчжурии наша армия не дошла, так как японские войска не могли оказать никакого серьезного сопротивления. Отец вернулся с трофеями – самурайским мечом и ярким шелковым кимоно.
Жизнь на Дальнем Востоке была раем после голодной и разрушенной европейской части России. Здесь было вдоволь рыбы, огромные порции красной икры, которую я, правда, ненавидел и отказывался есть. Хлеб надо было получать по карточкам, стоять в долгой очереди. Но можно было купить гаолян, из которого можно было варить сносную кашу. А потом нас стали забрасывать американскими продуктами, полученными по ленд-лизу, – банками с крабовыми консервами, белой, не виданной никогда в жизни мукой и молочным порошком, который можно было брать из банки прямо в рот и обязательно размачивать слюной, чтоб не задохнуться. Ничего более вкусного я до того времени никогда не ел.
Но самое главное заключалось в волшебной природе и мягком, субтропическом климате Приморья. С высокого берега вдали в море виднелся остров с чудны́м названием Коврижка. Голубое, чистое море кишело рыбой и всяческой живностью. На берегу после прибоя можно было встретить крабов, осьминогов, морских черепах и огромные кучи водорослей – агар-агара. Всё лето до самого конца октября я проводил в воде, купался, нырял, загорал на берегу. На небольших пологих сопках можно было найти ягоды, грибы, дикий виноград – кишмиш. На сопках надо было быть внимательными, порой здесь попадались небольшие, но ядовитые змейки. Весной, когда к берегу приходило первое тепло, вместе с ним приплывали тысячи медуз, больших и маленьких. Маленькие нещадно жалились, но ожог проходил через несколько часов. С большими нужно было обращаться осторожно, они были очень красивыми, многоцветными, но плавали в одиночку, так что их всегда можно было обойти.
В общем, после всего испытанного во время войны я впервые блаженствовал. Судьба с некоторым опозданием подарила мне несколько лет убитого войной детства. Школу я помню плохо, она была где-то далеко от нашего дома, надо было не меньше часа добираться до нее. Я тогда не знал такого слова, как «робинзонада», но когда я теперь вспоминаю этот краткий период моей жизни, мне на ум почему-то приходит именно оно.
Правда, война всё еще напоминала о себе. Я опять помню военнопленных, на этот раз японских. Они находились в лагере, но им