До встречи в раю. Наталья Сазонова

огромного дома и будут показывать многочисленным гостям. Вот так всё прозаично, я лишь художник, обслуживающий прихоти богачей, я внимательно слушаю их наставления и указания, а затем исправляю и вымарываю то, что им не понравилось. А эта выставка, так, для души… На ней собрались те, чьи портреты я писал. Они, конечно, не поняли, не вошли, некоторые лишь брезгливо передернули плечами. А мне все равно, здесь – я настоящий, я не марионетка, которая по их прихоти двигает ручками и ножками, рисует их сальные и пошлые лица, превращая их в более человеческие и благообразные, открывает рот только тогда, когда это нужно. Например, чтобы посмеяться над совсем несмешной шуткой, или отвесить комплимент хозяйке.

      – А твоя жизнь – не сахар…

      – Ну что ты, многие менее удачливые сокурсники, завидуют мне черной завистью. У Домашева столько заказов, он вращается в таких кругах, у него и слава, и деньги. Даже персональную выставку себе может позволить.

      Глаза Ильи становились все более серыми, почти черными. Я никак не могла привыкнуть к этой особенности. Словно передо мной был уже совсем другой человек.

      – А то, что Домашев, как проклятый, пишет эти лубочные портреты, месяцами не выходя из мастерской. То, что лучшие его годы уходят на эту халтуру, чтобы его семья ни в чем не нуждалась. А что я скажу Богу, когда приду ТУДА, мол использовал свой дар для улучшения условий своей жизни. А где те картины, ради которых я родился? – Илья так сжал руки, что они побелели, я думала, что сейчас он или зарыдает или начнет истерически хохотать. Атмосфера наэликтризовалась, и я попыталась как-то смягчить его диалог.

      – Но ты же пишешь, я видела твои картины. Они невероятны, они так сильно воздействуют.

      – Это капля в море, Арина. Я мог бы больше, лучше. Но мои картины никому не нужны и неинтересны. Я творю ради таких, как ты. Но если бы я писал только их, я бы умер с голоду, да и вся моя семья.

      – Но ведь многих художников признали после смерти.

      Илья очень долго смотрел на меня, а потом начал смеяться как сумасшедший. Он катался по полу, и, кажется, даже плакал от смеха.

      – Арина, ты неисправимая оптимистка. Тебе надо быть психологом. Ты заряжаешь людей просто невероятной уверенностью в своих силах. Где ты этому научилась?

      Я совсем не понимала, что его так рассмешило. Я всегда думала, что художники, особенно великие, творят ради славы, которая переживет их. Ведь многие из них при жизни ютились в ветхих коморках, голодали, а после смерти их картины продают на аукционах за баснословные деньги, они украшают лучшие музеи мира. О чем еще можно мечтать? А Илья вообще не похож на голодающего, да и одет он хоть и просто, но очень стильно.

      Мне открылась какая-то новая грань этого человека. Несмотря на его видимую уравновешенность и дружелюбие, где-то глубоко внутри, его тоже терзают и мучают все эти вечные вопросы, над которыми бились и еще долго будут биться люди, лежа в ночной тишине, сидя долгие годы в тюремной камере, прожигая