– Виталий, смотри, может сложиться великолепная семья – советский лётчик и германская лётчица, но проклятый контракт, вернее, срок его окончания, перекрывает всё, как бронированный шлагбаум!
Виталий, как всегда, знал больше меня. Он посоветовал в самый последний день разбить что-нибудь. Да, взять и разбить, как фарфоровую чашку с чаем.
Начнётся служебное расследование, и меня задержат в Германии. Виталий обещал устроить всё так, что советская сторона не будет возражать против задержания лётчика Шаталова, то есть меня, до окончания служебной проверки.
– Начаться-то она начнётся, но вряд ли успеет закончиться до того, как грянут судьбоносные события мирового значения.
С этими словами Виталий как-то странно посмотрел на меня, но я тогда понял его неправильно, потому что он вдруг оглушительно захохотал, а затем сказал сквозь продолжающиеся приступы жизнерадостного смеха:
– Тогда ты сможешь лечь, наконец, со своей Королевой в законную супружескую постель, как счастливый глава нового интернационального семейства!
Однако, как сказал Виталий, он сможет убедить Москву смириться с моей задержкой в Берлине лишь при одном условии, – я должен сфотографировать все накопленные документы, в частности, свои отчёты о работе на заводе в Аугсбурге, и передать ему.
Близилось седьмое июня – срок окончания контракта. В этот день должен был состояться демонстрационный полёт – показательный воздушный бой между Мессершмиттами. С санкции Геринга серийный Мессершмитт было доверено пилотировать Рупперту Гофману, а экспериментальный – мне.
Герман Геринг обещал присутствовать. Вот когда я понял, что седьмое июня тысяча девятьсот сорок первого года – мой судьбоносный день.
Глава вторая. Шило
Кипит во мне бельчонка кровь,
Вдохнула силы мне любовь,
Таким внезапно сильным стал,
Что колесо своё сломал!
1
Любой лётчик-испытатель знает удивительные свойства шила, не известные ни плотнику, ни сапожнику. Шило можно вставить в хвостовое оперение самолёта таким образом, что в момент резкого манёвра оно заклинит тяги, и машина потеряет управление.
Дальше воля случая, которая не пугает испытателя, – она является его родной стихией. Никакая экспертиза при всём желании не сможет на все сто процентов установить истинные причины аварии, а версии опытных специалистов, знакомых, в том числе с удивительными свойствами простого сапожного шила, доказательством в суде не являются.
Подготовка к демонстрационному полёту шла полным ходом, и вдруг неподражаемая Урсула сообщила мне, что есть такой куратор из гестапо по имени Эрих Нобль, противный субъект себе на уме, он роет под меня, как крот, грызёт подо мной, как моль. Нобль, видите ли, желает устроить грандиозную провокацию, но зачем она ему потребовалась, ей неизвестно.
– Дорогая