– Здравствуйте, дядя Кузьмич, я корову вот со стада пригнала, а тут Гриша как раз идет.
– На нем защитна гимнастерка, она тебя с ума сведет, – пропел хрипло Кузьмич.
– Смеетесь, он, чай, в рубашке.
– И с кастрюлей кашки.
– Нет у меня никакой кашки, – чуть не заплакал от обиды карлик, – вот, смотрите, – он раскрыл пустую сумку, козлу всю отдаю.
– Дань? Иначе забодает?
– Нет, дядя Кузьмич, козел Гришку не бодает, когда он ему кашу отдает или стоит со мной.
– О чем это говорит, об уме козла. Жениться вам надо. А так как Гриша один живет, и нет у него ни отца, ни деда, я буду сватом. А чтобы это соглашение обмыть, принеси – ка из дома, Вика, мне стаканчик самогонки. У вас завсегда она есть, за корм ею расплачиваетесь.
– Я мигом, дядя Кузьмич, только нагнали, чай, бутылку принесу за ваше предложение. Как просто, а я боялась старой девой остаться, легче в стогу иголку найти, чем жениха в Выселках. А Гриша хоть маленький, но мужичок.
– Кто скажет, что он баба? Да, никто, ручаюсь новой ногой, которая будет соответствовать по размеру, хотя, видно, ее не скоро остругаю, березовой болванки подходящей длины никак не найду.
– Я для вас, если будете сватом, стояк в сенях отдеру, он из березы, любой длины можно ногу выточить, даже двухметровому великану, – предложил Нос.
– Малого роста у тебя, Вика, жених, но – с головой, в момент разрешил мою сложную задачу. Не пропадешь с ним, каша у вас завсегда будет. Это я так, для украшения слов. Давай, неси мне лекарство.
Вика принесла бутылку самогонки так быстро, как будто она лежала прямо за забором, не забыла захватить стакан и соленый огурец на закуску.
– Хорошая у тебя будет жена Гриша, оборотистая, что иной раз важно, – потер руки Кузьмич. Потом налил в стакан самогонки, выпил, как воду, и закусил огурцом. – Не буду вам мешать, пойду – ка, посмотрю, не горит ли где? И такое может быть, а бдительности у меня не отымешь. С детства таков. Вот, ушла недавно в баню бабка Фима – с колокольни я видел – и не возвращается, час, два, я – бить в колокол. Оказалось, угорела бабка и не дожила бы до своих ста лет. Ну, ладно, пойду. Не забудь, Гришуня, о березовом стояке, а ты, Вика, о сватовстве, завтра приду к вам, чай.
Настроение у Кузьмича поднялось, кажется, и нога деревянная стала длиннее, он запел: «если тольки осторожно, мне сейчас побегать можно…» Строчку он срифмовал сам, и считал, что свободно мог быть поэтом. Грамотешки бы побольше, а воображения у него хватает, как и бдительности. Конечно, не такое, как у марсианина Рылова. Вбил в башку, что летал на Марс и навалил у дома машин сто песка, отдав за них две коровы. Сделал уголок Марса, чтобы меньше тосковать по нему, а молоко стал брать у соседа за гроши. Дураком не назовешь, а умным – тем более. Как выражается деревенский ветеринар, с психологическими наклонениями. А он знает, что говорит, учился в каком-то