– Вот он попов-то в первую очередь и осудит, на! – прорычал Пашок.
Артём в ужасе от этого чудовищного рыка поспешил отправить дипломатическое посольство и, насколько возможно, мягко сказал:
– Да вы просто не понимаете. Кто вам всё это наговорил? Вы пожили бы церковной жизнью, всё своими глазами увидели бы и…
Но дипломатия не сработала. Пашок перебил его и ударил по столу.
– У нас в церковь поп, знаешь, на какой тачке ездит? А, знаешь, откуда у него она? Я знаю – бандюки дали! И что он, думаешь, поп-то этот заповеди, что ли, соблюдает? Живёт, как все, на!
– Но ведь он за себя Богу ответит, а нам за себя нужно будет отвечать, – как бы сдаваясь, Артём выбросил белый флаг.
Но Пашкова артиллерия не заметила сдачи и продолжала закидывать ближайшие окрестности своими разрушительными ядрами:
– А люди зачем в церковь ходят, на? За тем, чтоб им поп грехи отмолил! Они верят, на! Хотят на хорошего человека положиться, на! Когда везде дерьмо, надо, на, чтоб где-то не было дерьма, на, вот люди и идут в церковь, бабки свои оставляют. А кому, на? Богу, на! Приходят, а там такая же скотина, как и все, стоит, кадилом машет!
– Мой дед говорил, – снова вставил Кирилл, – что в церкви благодати нет и что скоро конец света.
Пехота, взяв очередную высоту, умолкла, но вслед за ней ринулся левый фланг ополченцев.
– Все сгниём… – промямлил Петрович из своего угла.
– Ты еще, сука, не вякай! – запретил ему Пашок и таки принял у Артёма капитуляцию. – Не надо во всём верить попам этим, надо свою голову иметь. Ты, Артём, я вижу, нормальный пацан, будешь попом-батюшкой, служи реально, а не для отмаза.
В конце концов, всё отдалось на разграбление безжалостной пехоте. Кирилл с обидным смешком заявил:
– А ещё мой дед говорил, что церковь у нас жидовская и правят ей фарисеи.
Но неожиданно правый фланг ополченцев робко поддержал павшую крепость. Это вмешался Алик.
– Да что вы парня затравили… Что мы во всём этом понимаем? Бог видит, кто какой из себя есть.
Но было слишком поздно. Артём, как истерзанный генерал, влекомый в цепях вдоль руин, мог только благодарно отозваться с высоты своего великолепного и героического падения:
– Бог всё видит.
– А я не верю в Бога, – вдруг хихикнула Наташа, и война вдруг закончилась, потеряв всякий смысл.
Все резко замолчали. Пашок вроде хотел ещё что-то сказать, уже набрал в лёгкие воздух, но передумал и громко выпустил его. Алик, скинув свою гримасу хмурой обособленности, немного приободрился и посветлел. Кирилл, глядя на керосинку и отчего-то щурясь, поплотнее закутался в Пашкову куртку. Наташа встала и прошлась по комнате, чуть не наступив на Петровича. Петрович захрапел.
Артём улыбнулся. Он вдруг явственно осознал, что все эти люди – и потерянный Алик, который сначала почему-то так ему не понравился, и неприятный, буйствующий Пашок, и лицемерный,