Машина была новая, шофёр молодой, больной – ещё ничего себе мужик. Лет тридцать пять-сорок, не растрясётся, мотор взревел, и вот уже дверь открылась у самого приёмного покоя больницы.
Висковского Бог миловал, болезни обходили его стороной. И до этого больничный покой ему представлялся глазами здорового человека, – безнадёжный и мрачный, как предбанник потустороннего мира.
Больничные стены вызывали у него отвращение, смешанное со страхом и брезгливостью, как будто здесь можно подхватить неизлечимую болезнь.
Если Олегу приходилось посещать в больнице по великой нужде родственников или друзей, то позже, он старался не вспоминать эти стираные-перестираные мятые больничные пижамы, угрюмые стены казённого здания и так тщательно мыл руки после этих посещений, что начинала болеть кожа на ладонях.
Жизнь, не то чтобы лёгкая, но вполне благополучная, сделала характер Висковского весёлым, общительным, лёгким в обращении. Он был, как говорят, свой малый в любой компании, любитель потрепаться и посидеть за хорошим столом. Друзья называли его любовно Аликом.
Алик особым успехом у женщин не пользовался, но и не был обойдён вниманием. Семейная жизнь Висковского не тяготила, женился он поздно, но удачно: жена попалась хозяйственная и чистоплотная, и он её искренне любил. Тепло и спокойствие домашнего быта как-то сгладили и притупили его чувства, оставив весёлость нрава неприкосновенным. И вот теперь, сидя в неотложке, он страшился перемены места, боялся неизвестности.
В приёмном покое больницы, молодая девушка за маленьким окошком, точь-в-точь таким же, как в билетных кассах вокзала, делала какие-то записи в журнале. От кассира её отличали разве только белый халат и высокий, такого же цвета, головной убор, как у всех медицинских работников.
На вопросы этой регистраторши отвечала жена, пока Олег сидел, обливаясь зябким от болезненной горячки потом, и учащённо дышал, смутно понимая происходящее.
Из-за воспаления мужских желёз, что во врачебной практике случается не часто, его заболевание было отнесено к разряду урологических, и девушка-регистраторша, без лишней волокиты, выписала ему направление в соответствующие отделение.
Какая-то женщина, вероятно нянечка, сунула ему в руки стиранную до основы больничную хламиду всю в пятнах и подтёках со следами страданий и бед. Олег обречённо натянул на себя широкие длинные полосатые штаны на белых подвязках и запахнул куртку, придерживая полу рукой – пуговиц на пижаме не было.
Жена ушла. И он остался один на один с резкой грубоватой женщиной, больше похожей на мужчину, в необъятном ледяном коридоре, стены которого были выкрашены до потолка в ядовитый темно-зеленый цвет. Противное чувство тревоги и гнетущего страха охватило его.
Женщина, сказав, – «Пошли!» – направилась, не оглядываясь, в глубь этого коридора, где в тупике