Мне вспоминалось, что он вышел из густой тени на солнце, упавшее на его курчавую непокрытую голову, задумчиво опущенную, и будто он поднял голову и посмотрел на нас, людей, живущих через 100 лет, рассеянным взором…»
Это было для меня началом обретения Пушкина. Пушкина в Михайловском.
С тех давних пор строки «От вас беру воспоминанье, а сердце оставляю вам…» как бы шли со мною рядом, сопутствовали мне. Не только потому, что Михайловское и Тригорское стали для меня драгоценны и я как можно чаще старался здесь бывать. Они вошли в мою жизнь как неотъемлемая часть ее. Здесь мне довелось жить и работать, их судьба надолго стала и моей судьбой.
Огромная сила нравственного воздействия, скрытая в сочетании «Пушкин – Михайловское», которую я ощутил уже с первого знакомства, побудила меня в середине 1930-х годов начать знакомить с мало еще тогда посещаемыми заповедными местами школьников, организовать вблизи Михайловского Детскую экскурсионно-туристическую базу, просуществовавшую несколько лет и принявшую сотни групп из Ленинграда, Москвы и многих других городов.
Тогда же, ровно полвека тому назад, была написана моя первая книга о Пушкине. Она называлась, как и эта, – «Пушкин в Михайловском».
В 1939–1940 годах я занимался здесь реэкспозицией отстроенного к 100-летию гибели Пушкина дома поэта, собирая по крупицам мемориальные предметы, документы, книги, произведения искусства – все то, что вошло в экспозицию тогдашнего довоенного музея и было вскоре разграблено, уничтожено фашистами.
Довелось мне и сразу после окончания Великой Отечественной войны, в 1945–1949 годах, в качестве заместителя директора заповедника по научной части вместе с крохотным коллективом научных сотрудников вновь собирать экспонаты для нового дома-музея, налаживать экскурсионную, массовую и научную работу, составлять проектные задания для архитекторов. Шло возрождение заповедного пушкинского уголка.
Годы, проведенные в Михайловском, дали мне понимание того, чем была для Пушкина псковская деревня; что позволяло ему в самые тягостные дни заточения утверждать, будто он находится «в наилучших условиях» для окончания своего романа в стихах, а его «духовные силы достигли полного развития»; отчего именно здесь стал он «поэтом действительности» и в его поэзию впервые вошел народ, со всей бытовой повседневностью, бедами и радостями, силой духа и творческого начала, вошла история народа, позволившая ему взглядом поэта-мыслителя увидеть и прошлое, и настоящее своей страны, создать «деревенские главы» «Евгения Онегина» и трагедию «Борис Годунов»; почему в последние годы жизни так рвался Пушкин сюда, в деревенскую глушь, из враждебного Петербурга и здесь, «ближе к милому пределу», завещал похоронить себя…
Настоящая книга – некоторый итог публиковавшегося мною ранее, а также результат архивных изысканий и наблюдений последних лет.
Оставаясь научно-популярным изданием, рассчитанным на самые широкие читательские круги, она включает в себя элементы исследования. В процессе работы оказалось возможным выявить неизвестные доселе документы, уточнить отдельные факты биографии Пушкина, его предков – Ганнибалов – и лиц из деревенского окружения поэта, внести коррективы в традиционное прочтение некоторых пушкинских текстов, отрешиться от некоторых расхожих представлений «пушкинской легенды».
Последовательно хронологическое построение книги имеет целью показать возможно более конкретно и всесторонне каждую из встреч Пушкина с Михайловским на разных этапах его жизненного и творческого пути, в разной общественно-политической ситуации. Встречи эти охватывают почти всю сознательную жизнь поэта – два десятилетия, с 1817 по 1836 год.
Ганнибаловская вотчина
«Оному Аврааму Ганибалу всемилостивейше пожаловали…»
Еще в детстве слышал Пушкин немало рассказов о необычной судьбе своего прадеда – «царского арапа» Абрама Петровича Ганнибала, привезенного восьмилетним мальчиком с севера Африки на берега Невы в подарок Петру I и ставшего выдающимся русским генералом – инженером и артиллеристом, о его сыновьях. Рассказывали бабушка Мария Алексеевна, няня Арина. Рассказы эти занимали его. Многое запомнилось навсегда. Позже, будучи лицеистом, он с гордостью читал имя двоюродного деда Ивана Абрамовича – героя битв при Чесме и на полуострове Морее, строителя Херсона – на Морейской колонне в Екатерининском парке, а в годы южной ссылки слышал воспоминания старожилов о «наваринском Ганнибале». Но интерес поэта к его предкам Ганнибалам особенно возрос, когда он попал в тот уголок Псковского края, который с середины XVIII века принадлежал