– Даже отряжские? – не поверил ушам царевич.
– Ну да. И они, видать, когда-то людьми нормальными были. Если старикам верить, – криво усмехнулся Антип.
– А сейчас почему же?..
Капитан презрительно пожал плечами.
– Сейчас, я так мозгую, отряги порешили, что они самые умные, потому что зачем платить, если можно отобрать. Ненавижу стервятников…
Корабль подкинуло на крутой волне.
Маг страдальчески охнул, схватился за давно опустевший, но не ставший от этого более сговорчивым желудок, и забеспокоился.
– А дотемна… доберемся ли?
– А куда денемся, ваше премудрие. Мимо не пронесет – доберемся, – лукаво подмигнул волшебнику Соленый и отправился на нос исполнять нелегкие капитанские обязанности – стоять с важным видом, листать карты и глядеть в подзорную трубу.
На Торговом они оказались не первыми постояльцами – лесогорский караван из трех ладей, четырьмя днями ранее вышедший из Нагойны, края оленеводов и охотников на моржей, уже расположился в удобной мелкой бухточке на востоке островка.
Все три капитана оказались старыми приятелями Антипа. Команды торговцев и «Стерегущей» быстро перезнакомились под рюмку «нагойновского чая» с устатку, закусывая экзотической копченой моржатиной, вяленым китовым мясом и квашеной морошкой: от близости дома и удачной торговли лесогорские коммерсанты и их матросы становились щедрыми, веселыми и беззаботными.
Наевшись за весь прошедший трудовой день,[7] Серафимины соотечественники расположились вокруг костров – кто поспать, а кто – послушать диковинные были и небыли речистых купцов о далеких странах.[8]
Ночь прошла и кончилась незаметно. Утром лесогорское землячество продрало залипшие очи с первыми лучами такого же сонного солнца, быстро смело холодные остатки ужина, запивая кипятком, похлопало друг друга по спинам, желая счастливого пути, и разбежалось по своим ладьям.
Четыре белых паруса с зеленой Лесогорской горой взмыли почти одновременно и, наполнившись холодным утренним ветром, понесли моряков: кого к долгожданному дому, а кого – в чужие нерадостные земли.
Иванушка, всё еще под впечатлением от ночных историй о дальних странствиях, задумчиво стоял на корме и рассеянно глядел на волны. Хмуря белесые брови, он удивлялся, как за время пребывания в Мюхенвальде он умудрился не заметить мощеных золотыми слитками площадей, в Шатт-аль-Шейхе – коньков-горбунков, питающихся исключительно песком, смешанным с иголками, в Зиккуре – ходячие деревья, исчезающие в полдень и появляющиеся в полночь, в Стелле – гонки огненных колесниц,