Часть первая
Пробуждение
Я упала в больничном коридоре. Закружилась голова. Но на помощь позвать успела. Встать не смогла. Помню, как уже на кровати меня раздевают сильные уверенные руки. Попросила сохранить вещи. И всё. Свет выключился. Темнота.
Чёткие видения: что-то сдирают со спины и снова наклеивают. Но не больно. И так несколько раз. И снова темнота.
Потом я проснулась. Вокруг ходили «космонавты» в белых скафандрах, а я лежала на огромной кровати, и из меня торчали прозрачные трубки. А на лице была жёсткая маска, ужасно неудобная. Там, где маска впивалась в лицо – на лбу и на переносице – было больно. В этих местах уже образовались ранки и немного кровоточили. Снять я эту маску не могла: она была для меня единственной возможностью жить.
Тело не слушалось, в голове роился миллион мыслей, было неловко, непонятно. И вдруг пришёл страх. Необъяснимый, жуткий, я едва его сдерживала. Сколько дней прошло? Что со мной было? Где я???
– Скажите, пожалуйста, какое сегодня число?
– Четвертое ноября.
Ноябрь. Когда я вырубилась, был конец октября. 23-е вроде бы… Ужас…
Но моё нынешнее состояние было не менее ужасным. Больше всего меня пугало то, что впервые в жизни я не принадлежала себе: не могла за собой ухаживать, планировать день, свободно передвигаться. Я полностью зависела от окружающих меня людей – чужих людей, незнакомых, которые ничем мне не обязаны. Ещё сильнее угнетало бездействие. Нельзя было разговаривать – не давала маска. Да и не с кем: «космонавты» постоянно заняты, большинство соседей по палате – без сознания, а кто в сознании – в такой же маске, как я. Читать было нечего, писать – не на чем. Телефон остался в палате общего отделения. Мозг уже работал на холостых оборотах. И чтобы хоть как-то отвлечься от состояния неопределённости, я стала наблюдать.
Через проход от моей кровати стояли три аппарата ИВЛ. К ним были подключены пожилые женщины – бабушки. Одна лежала с августа. Это же почти три месяца! Страх накрыл новой волной: «Мне туда нельзя! Что делать, чтобы туда не попасть? Это вообще от меня зависит?» Пришло чёткое осознание, что ИВЛ – путь в один конец. И это оказалось правдой. Одна за другой эти бабушки умерли. Но страшнее смерти для меня было состояние «существования». «Лучше уж смерть, – думала я. – Лучше смерть». Это сейчас я понимаю, что смерть никогда не лучше, но тогда… Надо было срочно что-то делать!
– Скажите, пожалуйста, как вас зовут?
– Настя.
– Очень приятно. Можно у вас попросить бумагу и ручку?
Мне достались листок из тетради в клетку и старый фломастер. Теперь надо было решить, что написать. Что потом можно будет перечитывать. В сознании начали всплывать библейские афоризмы. Я обрадовалась: память в порядке. Но когда я начала записывать, радость поутихла. Не все буквы получались с первого раза. Я же филолог! Ну ничего, надо тренироваться, и руки станут более послушными. Память действительно не подвела, и лист быстро заполнялся кривоватыми строчками. Но это уже была хоть какая-то деятельность. Это была жизнь!
В палату зашла санитарка, которая помогает на кухне, спросила, буду ли я обедать. Я сказала: «Нет». Отвыкла. Желудок вообще никаких сигналов не подавал. Есть не хотелось. Я решала более важный вопрос, чем восстановление привычек питания. Я размышляла над тем, хочу ли я дальше жить.
Обдумать нужно было очень многое. Сначала осознать, какое наследство останется племяннице, не лягут ли на неё мои проблемы тяжким бременем. О себе я вообще тогда не думала, пыталась понять, каково будет ей. Когда всё мысленно подсчитала (заставляла себя считать в уме, это успокаивало, как ни странно), стало ясно, что остаётся больше. Успокоилась. На тот момент моя смерть решила бы их жилищную проблему. Ужаснулась. Хотела бы я решить свои проблемы ценой смерти близкого человека? Нет!
Следующий вопрос был более глобальным: имеет ли человек право сам решать, жить ему дальше или нет? Моё глубокое убеждение, что жизнь – это дар Создателя. Выбрала бы я небытие, будучи здоровой? Нет. Миллионы людей лишились жизни против своей воли: холокост, войны, эпидемии, природные катаклизмы. А я лежу, в общем-то, живая, руки-ноги на месте. Да, мне очень больно и очень плохо. Лёгких, видимо, тоже не осталось. Без маски дышать не могу. Чтобы уйти из жизни, нужно всего лишь её снять, тело умрёт быстро. Но вот сознание… Будет ли моя совесть чиста в последние минуты жизни? Нет. Буду ли я умирать со спокойной душой? Нет. Смогу ли я вернуться по своей воле? Нет. Тогда зачем себя убивать, раз легче не станет? По всему выходило, что из двух зол нужно выбирать меньшее,