PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник). Лев Гумилев

встречало и продолжает встречать то полное сочувствие, то злобные нарекания. С одной стороны, очевидно, что сухая степь дает для создания хозяйства и культуры не те возможности, что тропические джунгли, а с другой – такой подход именуется «географическим детерминизмом». Для начала внесем ясность. Видные мыслители XVII–XVIII вв. Боден, Монтескье и Гердер в согласии с научным уровнем их эпохи предполагали, что все проявления человеческой деятельности, в том числе культура, психологический склад, форма правления и т. п., определяются природой стран, населенных разными народами. Эту точку зрения в наше время не разделяет никто, но и обратная концепция – «географический нигилизм» [120], вообще отрицающий значение географической среды для истории этноса, не лучше.

      Но попробуем поставить проблему иначе. То, что географическая среда не влияет на смену социально-экономических формаций, бесспорно, но могут ли вековые засухи или трансгрессии внутренних морей (Каспия) не воздействовать на хозяйство затронутых ими регионов? [подробнее см.: 79]. Например, подъем уровня Каспийского моря в VI–XIV вв. на 18 м не очень повлиял на южные, горные берега, но на севере огромная населенная площадь Хазарии оказалась затопленной. Это бедствие так подорвало хозяйство Хазарии, что, с одной стороны, заставило хазар покинуть родину и расселяться по Дону и Средней Волге, а с другой – повело к разгрому Хазарского каганата в 965 г. русскими [72]. И аналогичных случаев в истории множество.

      Казалось бы, надо просто определить компетенцию физической географии в этнической истории, но вместо этого идут бесплодные упреки в «географическом детерминизме», под которым начинают понимать даже просто хорошее знание географии. На причины этого печального положения указал историк географии В. К. Яцунский: «Историки слабо знакомы с географией, и наоборот» [220, с. 21]. И это еще не беда! Куда хуже, когда «географ, как только он покидает область географического исследования и начинает заниматься историей, перестает быть естествоиспытателем и сам становится историком» [там же, с. 27]. Заведомо ясно, что тут удачи быть не может, как и в обратном случае. Таким образом «открывается» корень неудач: постановка проблем и методика исследования не разработаны. Значит, следует этим заняться.

      То, что для историка – завершение его работы, для этнолога и географа – отправная точка. Затем нужно исключить те события, причины которых известны и относятся к сфере либо спонтанного развития общества (социальные формации), либо к логике самих событий (личные поступки политических деятелей). Связывать эти явления с географией бесплодно. Остается сфера этногенеза и миграций. Тут вступает в силу взаимодействие человеческого общества с природой. Особенно это прослеживается, когда главную роль играет натуральное и простое товарное хозяйство. Способ производства определяется теми экономическими возможностями, которые имеются в природных условиях территории, кормящей племенную группу или народность. Род занятий подсказывается ландшафтом