– Джонни! – крикнули неподалеку и он очнулся. Кажется, заснул на мгновение, а между тем на горизонте – там, где море сливалось с небом, – успел возникнуть белый корабль, который медленно, почти незаметно для глаз, плыл в утренней дымке.
– Джонни! Вода холодная. Я тебе не разрешаю купаться! – кричала, с заметным корнуэльским акцентом, дородная землячка. Тот, кому она кричала – загорелый белоголовый мальчишка – заходил по колено в воду и тут же отбегал, спасаясь от накатистой волны.
В душном, обставленной в восточном стиле гостиничном номере, плохо спалось, и с первым солнечным лучом, что пронзил неплотные жалюзи, он отправился к морю.
Народу на пляже было мало: женщина с внуком, еще какие-то белотелые типы, с виду, скандинавы. Чуть поодаль играли в бадминтон рыжеволосая девушка с парнем.
Он снял темные очки, потер глаза. От солнечного света и бешенства ярких красок кольнуло в висках. Особенно впечатляла зеленая стена олеандров, что окружала пляж. В этот миг девушка, подбирая волан из-под ног, глянула в его сторону, и пришлось торопливо надвинуть очки на переносицу. Рыжуха так и замерла, согнувшись, и волан выпал из тонких пальцев. Он затаил дыхание, положил руки на лоб, чтобы хоть как-то прикрыть лицо, краем глаза взглянул на девушку. Та выпрямилась, что-то сказала парню, и тот с улыбкой махнул рукой.
– Уф-ф… – вырвалось из груди. – Слегка приподняв очки, он стал смотреть на белый корабль, что плыл навстречу солнцу.
Это был третий день отдыха – тут, на острове, посреди белогривого Эгейского моря. И хотя в отеле было полно земляков и еще больше американцев, его до сих пор никто не узнал. Правда, даже вечером, приходилось ходить в темных очках.
Корабль загудел на прощание, слился с сиреневой дымкой.
Он сомкнул веки и подумал, что стоило бы взять на прокат велосипед и проехаться, как в юности, по пыльным проселкам. В памяти опять возникла Менлов-авеню, улица детства, а в сознании родилась сочиненная им песня. Вначале песня звучала глухо, невнятно, и вдруг взорвалась гитарными аккордами. Довелось встряхнул головой, и музыкальные отголоски, смешавшись с шумом прибоя, отозвались где-то на другом конце пляжа.
– Давай еще раз, без гитар, – выдохнул Никос – чернявый девятнадцатилетний парень. – Йорго, дай ритм.
Йорго, белоголовый подросток, грохнул по большой тарелке и мелко застучал по барабанам.
– She loves you, yeah! yeah! yeah! yeah! – грянули в четыре глотки, но последнее «е-е» опять не получилось.
– Не то поём. Слушаем еще раз.
Никос включил магнитофон и веранда наполнилась высокими «битловскими» голосами.
– Нам так не спеть, – уныло проговорил басист Спирос, мельком глянув на часы. – По утрам Спирос ловил с отцом губки в заливе и должен был бежать к пирсу.
– Ладно. Прогоним последний куплет – и разбегаемся.
Никос махнул барабанщику, ударил по гитарным струнам, но сам не запел. Слушал, кто фальшивит: Манол, Йорго или Спирос?
Никто и не заметил, как на танцевальной площадке появился чувак в модной белой рубашке и в таких же белых шортах.
– Калимера! – поздоровался незнакомец, потом заговорил по-английски, и все вопросительно взглянули сначала на гостя, а потом на басиста. Спирос два года жил с родителями в Глазго и хорошо знал английский язык.
– Говорит, последнее «е-е» нужно брать на терцию ниже.
«Янки», – подумал Никос. В прошлом году он работал кельнером на морском пароме, выучил несколько английских фраз, и первая фраза, которую вспомнил, была:
– Go away!
Гостя такие слова не смутили.
– It's our song, – произнес он с улыбкой.
Никос понял без переводчика. Такие слова его возмутили.
– Это песня «Битлз»! Ты хотя бы знаешь, кто такие «Битлз»?! – Никос произнес это по-гречески, но янки его понял и все с той же наглой улыбкой кивнул головой.
Спирос что-то крикнул незнакомцу, тот пошел было к эстраде, но вдруг остановился, щелкнул пальцем по часам. Постояв еще минутку, иностранный гость помахал им рукой и двинулся к выходу.
– Что ты ему сказал? – Никос вдруг почувствовал душевную неловкость.
– Попросил сбацать что-нибудь на гитаре.
– Да этот янки, по-видимому, и гитары в руках не держал.
– Он англичанин, а не американец, – буркнул Спирос, – и, скручивая шнуры, добавил: – Можно было бы с ним поделикатнее. Видимо, наш коллега.
– Что, тоже губки ловит?
Спирос всегда сердился, когда его укоряли этими самыми губками, а потому, запихивая гитару в дерматиновый чехол, укоризненно выдохнул:
– Меня, между прочим, в «Афродиту» приглашали. У них там басист заболел. Девяносто драхм за вечер. И еще дармовой ужин.
– Ну так давай… кто тебя держит. Будешь Элвиса Пресли на контрабасе лабать…
– Да хватит вам, ей-богу, – подал голос Манол. – Можно