– Убить тебя, – сказал Володенька и хихикнул. – Квартиры твои переоформить и скинуть по-быстрому.
– Убииить хотел, – заинтересовано протянула собеседница. – А как?
– Придушить, чтобы ты карга старая документы подписала. А потом в лес вывезти.
– Интересно. А этот-то твой кто? – старушка кивнула на обмершего жабаклавского подельника, заложила ногу за ногу и принялась покачивать на носке домашний тапок. Плешивый юноша до этого вопроса, застывший столбом, слабо каркнул и попытался улизнуть из страшной квартиры.
– Стоять, – тихо велела Алла Матвеевна и спросила еще раз. – Ну, так кто он, Володенька?
– Этот? – переспросил собеседник, – так. Шваль. Папуас на прикорме.
Папуас на прикорме обреченно заскулил, но с места не двинулся. Большие серые глаза Аллы Матвеевны оказывали на него магическое воздействие.
– Получается, душегуб ты, Володенька? – улыбнулась собеседница и поправила седой локон, упавший на лицо.
– Получается так, – согласился Жаба Клава, глядя в пол.
– И много людей погубил?
Володенька молчал, бессмысленно вращая глазами.
– Ну, так сколько? – допытывалась старушка.
– Одиннадцать, – скорбно сообщил тот и вздохнул
– Как апостолов. А двенадцатый ты – Искариот. Знаешь, кто такой Искариот?
В ответ Жаба Клава отрицательно мотнул головой. Про апостолов он не знал ровным счетом ничего.
– Ничего не знаешь, а туда же, – вздохнула хозяйка квартир, а потом приказала, – Ну, так, поди, да застрелись. И мальчика своего прихвати. Хорошо?
Ее собеседник кивнул, поднялся с сиденья и, схватив в охапку слабо сопротивляющегося испуганного нотариуса отбыл.
После этих событий проклятый четырехквартирный дом знающие люди стали обходить стороной, пока в начале двухтысячных в район не сунулась группа компаний ГИК с блестящим проектом по сносу всего ветхого и постройке на его месте высоток.
Но и та обломалась. После визита Аллы Матвеевны на Баррикадную в головной офис ГИКа болбочущие на своем невозможном суахили таджики в оранжевых жилетах закопали вырытые под коммуникации траншеи, сняли заборы и растворились. А на доме сорок один появилась табличка «Охраняется государством». От чего государство охраняло Аллу Матвеевну, было непонятно, но лихие люди навсегда отстали от ее крохотного зеленого закутка. Два соседних уже расселенных дома, попав в кильватер тотального невезения, тоже остались стоять с заколоченными окнами, остановившись где-то между жизнью и смертью.
Олька всех этих слухов не знала, а на чудесную охранную табличку внимания не обращала. Спустившись на первый этаж, она коротко нажала старомодную кнопку дверного звонка, заляпанную краской при последнем ремонте, бывшем то ли в прошлом веке, то ли еще при царе Горохе.
Хозяйка квартиры приняла деньги, а потом аккуратно купюра за купюрой расправила