– Вот Анька, Анька-то молодец! Научилась стрелки рисовать, совсем как я. Красотка, и сисечки выросли что надо! Не зря капустой кормила девчонку.
– Мам, она целыми днями гуляет с этими своими… пацанами. Не могу заставить сесть за уроки.
– А ты сама что в шестнадцать лет делала? Дай человеку нормально прожить свою молодость! Пусть гуляет.
Иногда мама говорила:
– Вот бы зятек мне яишенку пожарил сейчас…
И Макс приходил и готовил все, как ей нравится.
На свое семидесятилетие она попросила купить ей что-нибудь нарядное, чтобы прилично было выйти на улицу. Мы устроили большое семейное застолье. И хотя наряд мы, конечно, купили, мама больше не выходила. Фактически она теперь все время сидела перед телевизором или у окна и не особо хотела делать упражнения для реабилитации. А через полгода почти перестала вставать.
Соседки у подъезда все время спрашивали:
– Кать, как мама? Мы так с ней смеялисьвсегда, передай, что скучаем, пускай выходит.
Было больно видеть маму сидящей или лежащей почти без движения. Это ее-то, человека-осьминога: сто дел в минуту, одной рукой красит глаз, другой простынку гладит, ногой помешивая борщ, и второй ногой еще что-то изображает.
Я не вылезала из командировок и забегала к ней пару раз в неделю. Так приятно было трогать ее за щеки и держать эти мягкие теплые руки. Я прятала в них лицо и говорила о том о сем. Какая погода на улице. Как интересно рассуждает Лева. Из-за чего подрались Костя с Максом и как легко помирились. Мама плакала, что не может помочь мне с детишками.
Перед очередным перелетом я зашла к ней «благословиться».
– Мамочка, ну что ты конфетки опять у Лены выпрашиваешь?.. Тебе же нельзя.
Она виновато опустила глаза и так пронзительно на меня посмотрела, будто прощалась… практически навсегда. И расплакалась. Я оторопела и постаралась перевести все в шутку:
– Мам, я уже послезавтра приеду, ты меня, пожалуйста, дождись. Ты только мужика не приводи!
– Я подумаю, – улыбнулась с прищуром мама. – Но это не точно. Если будет красавчик, то возьму.
Она подняла руку, которая у нее плоховато работала. Сжимая ладонью смешную сову, которую ей принесла Лена для разработки мышц, помахала мне.
В поездке было тревожно. Вечером позвонила сиделка:
– Мама отказалась от еды.
Машина, самолет, машина, лечу по лестнице, забегаю в квартиру. Она лежит вся такая красивая, розовая, теплая, невесомая. И я чувствую, что мама вот сейчас, прямо сейчас от меня уходит.
Я заплакала и обняла ее:
– Лети, моя птичка, лети! Наверное, там тебе будет лучше.
Сзади стояла Злата:
– Мам, давай попробуем реанимировать…
– Лети, моя хорошая, лети, моя девочка. – Я поцеловала ее и еще долго держала за руку. – Нет, Злат. Я думаю, так будет лучше. Сейчас мальчишки с занятий придут. Сделай,