– В строй, – рявкнул тренер, отложив, наконец, ручку. – Восемнадцать кругов ада ждут вас в течение пятнадцати минут, – его пронзительный свист потонул в возмущенном гуле, – и два дополнительных за отсутствующих, – он обвел взглядом спортзал, испепеляя нас своим тяжёлым взором. От его пристального внимания меня, на мгновение, сковало ледяным ужасом. Я почувствовала себя узником, навеки обреченным на заточение. – Спасибо им скажете потом, а сейчас разбейтесь на тройки. Через пять минут начинаем забег.
Вокруг меня, словно по мановению невидимой руки, засуетились одноклассники. Чья-то неловкая фигура задела плечо, и я, поморщившись, потерла ушибленное место, окидывая взглядом гудящий, словно улей, спортзал. Мистер Браун требовал немыслимого, и дело было вовсе не в этих проклятых двадцати кругах. Где я найду себе в пару двоих смельчаков, готовых добровольно бежать рядом с "дикаркой"? Была бы здесь Джессика… с ней я бы чувствовала себя в безопасности, но теперь, лишенная даже ее тени, я обречена на всеобщее обозрение и насмешки, по типу: – "Глядите, одиночка побежала!". Хотя, если честно, я почти уверена, что на мой жалкий забег никто и вовсе не обратит внимания.
Тяжёлая, обжигающая ладонь, словно клеймо, опустилась на плечо, заставив меня вздрогнуть всем телом. Я обернулась, вопросительно вскинув бровь.
– Вместе побежим, – в голосе стоящего передо мной парня, с едва уловимым акцентом, звучала сталь. Мой взгляд скользнул в сторону блондинки. Та, в окружении близнецов, лениво разминалась, совершенно не замечая нашего существования.
– А Бритни разрешила? – язвительная усмешка сорвалась с губ прежде, чем я успела прикусить язык. Давид лишь усмехнулся в ответ.
– Эй, я что, по-твоему, щенок на поводке? – голос его слегка повысился, и армянский акцент зазвучал отчётливее. – С кем хочу, с тем и бегу. Барби мне не указ.
Когда я в последний раз говорила с ним? Воспоминание вспыхнуло неожиданно, словно осколок зеркала, отражая картину годовой давности. Трепетные записки, шоколад, тайно подброшенный в сумку, и вечера на крышах, утопающие в багрянце заката и россыпях первых звёзд… А потом, когда я впервые осмелилась открыть кому-то душу, в ответ получила лишь циничную отстраненность и жестокое признание в том, что все это было не более чем глупым спором между его приятелями. Чувства, которые я наивно принимала за взаимность, разбились вдребезги о равнодушие того, кому я успела доверить свое сердце. Давид не пылал ко мне той же страстью, что обожгла меня за эти скоротечные два месяца нашей зыбкой связи. Украденный им первый поцелуй едва не лишил меня рассудка, но я устояла, не позволив забрать ему и мою невинность. С Бритни же, казалось, все иначе – их объединяло нечто большее, взаимное пламя, отблески которого крушили всех наповал.
Я прищурилась, утонув во тьме его глаз. Давид пригнулся, обжигая