– Сколько яду, сколько иронии… Можно подумать, что на моём месте сидите, Столбов. Увы и ах… Так будешь правду говорить?
– А из чего видно, что я говорю неправду?
– А с того хотя бы, что не признаёшься в знакомстве с потерпевшей!
– А почему это, спрашивается, должен я её знать?
– Да потому что вы её убили, Столбов. Вот почему.
Евграфу Ивановичу даже полегчало. Хоть ясно теперь, в чем обвиняют, – а то ещё, глядишь, приписали бы покушение на супругу мэра, нет…, теперь у нас городской голова, за всеми этими их переименованиями трудно и уследить.
– Я никого не убивал, гражданин следователь. Мое задержание незаконно. Вы меня называете Столбовым – следовательно, с самого начала знали, кто я такой.
– Можэ, сперва в аквариум его, товарыш следователь? Поплавает тамочки, станет посговорчивее.
Евграф Иванович лихорадочно вспоминает: обычная бетонная коробка в один этаж, асфальтированный двор, ну, там ещё их гараж… Нету в этом отделении никакого бассейна! Ему представился бак со смрадной водой, и как твердые руки сержанта удерживают его голову под поверхностью, не дают вдохнуть. Собраться с мыслями, вот что сейчас необходимо. Какой тут, в самом деле, адвокат? Спасение утопающих – дело рук самых утопающих…
– Вы задали два вопроса, я со всем моим уважением к власти отвечаю: не знаю её – и не убивал, разумеется. Вы что же, думаете, что если станете топить меня в своем аквариуме, принудите себя оклеветать?
Сержант с комическим изумлением уставился на Евграфа Ивановича и, повернувшись к следователю, покрутил толстым пальцем у виска. Этого ещё не хватало! Наглая морда следователя морщится глуповатой, неожиданно застенчивой улыбкой. Знакомой улыбкой… Да это ж, как его там…
– Аквариум, хм, аквариум… Пока повременим, Федор Несторович. А вот… Водички не желаете? Выпейте вот водички.
Евграф Иванович схватил стакан, расплескал воду, облился и стукнул стаканом об стол:
– Да не нужна мне ваша вода… Вы же Дрынов? Сын провизора? Выпуск… постойте-ка, две тысячи одиннадцатого?
– В принципе я не обязан представляться подозреваемому. Впоследствии – тогда, конечно… А вы чем-то удивлены, Столбов?
– Удивлен? Так обращаться со своим учителем?!
– У вас, Столбов, сентиментальные представления о жизни. Как, говорят, и у многих убийц. А спрашивается, что я видел от вас, Граф Фуянович, хорошего? Вы, во всяком уж случае, не… как оно поётся? Вы же не «с седыми прядками учительница первая моя». Да и Марье Петровне мы, помнится, дохлую лягушку положили на стул.
Сержант крякнул неодобрительно. И без этой неожиданной поддержки Евграф Иванович позабыл про всякий свой страх – до того рассвирепел. Еле выдохнул:
– Учитель для вас… уже понятно, что представляет для вас учитель. Но я же человек, Дрынов!
– Человек… А потерпевшая – не человек? А те, которых вы ещё убьете, если вас не остановить – не люди? По Мышанску