серостью. Школа. Вначале на первых переменах я как-то получилось всех отчухвостил. Потом им еще захотелось, а я уже не справился с этим напором и увы сам чувствовал себя третированным. Во втором классе утвердилось что я ударник (4) с переходом на высший балл, а на перемене нужно давить Нехора и Шубу, иначе они тебя задавят. Что можно проигрывать – это себе не представлял, потому играя в хоккей с великовозрастными, почти не пропускал шайб в ворота. Из группы ребят постарше из советников по бильярду я ушел к маленьким и как-то незаметно оформил удивительно сплоченный на несколько лет двор. Когда нам дали совсем недалеко на расстоянии взгляда другую, новую квартиру, модерновую девятиэтажку книгой, жизнь пронизалась новыми красками, новой обстановки, неприятной лишь близостью улицы и прохожих к первому этажу с краю. В школе за все года частые серьезные драки, числом более сотни и двух. Постоянная актуальность в правильности и тогда выкреслившимся противоборством добра и зла. В постоянном напряжении, в силу сильно и опасно натянутой струны неприятия нехорошего. Так в детстве, когда нам как игрушка большая попался вдребезги пьяный, и с него дети тщетно пытались снять часы, я им только помог снял, но потом даже когда взрослые сказали правильно что сняли, пить не будет, понимал базисно что это не так. В новой четырехкомнатной квартире в своей комнате закрывшись и обособившись в мечтаниях и представлениях юности, начал вторую взрослою часть жизни. Потом эзотерик найдет что в это время длинною во много месяцев, было повышение до 50—60% того что может называться «чувством любви», или «разговором с Богом». Окончившись, то благостное время внутреннего томления кончилось одновременно с окончанием чтения серии книг Дюма, желанием написать что-то свое, в продолжение дефицита некоему романтичному удивительному. Интеллигенты – литераторы примерно того времени искренне считали, что если хочется романтики можно посмотреть в кинотеатрах Анжелику, а писать нужно что-то мудрое. По моему впечатлению они недопонимали в большей перспективности удивительного. Роман сразу пошел твердо выкристаллизовываться и I и III книги были видны на первом разе еще юного написания. Действия, наброшенные лишь схематично потом давали целые направления, все более расписываемые с каждым разом, писались методом интереса к тому что же там будет? Вначале многие имена как то: Мальвази, пришли на ум изнутри. Вместе с тем в связке с книгой росли и обрастали мечтания: как пойти в жизни? Казалось нужно было только одно то, что бы в редакции приняли в издание. До армии до 18 нужно было написать. Мечтания все больше связывались с романтичным миром капитализма и собственной финансовой деятельностью. Эти же идеалистические представления начинали мало-помалу переноситься и в мир социализма, в котором мне казалось даже что никто не устраивает новые телеканалы, футбольные клубы как «Кинематограф» (ЧПК – Черноморское
