– По решению организаторов коллектив из села Навур исполнит танец жителей Крайнего Севера, – объяснила тетя Ано и озабоченно нахмурилась:
– Хотелось бы знать, откуда они возьмут материал для костюмов…
– А в чем мы будем выступать? – спросила Маня.
– О, у нас будут очень красивые платья. Светлые, скорее всего белые, с пышной юбкой по колено, с вышитым передничком. А на голову наденете ободки с разноцветными длинными лентами. Платья закажем в ателье, а вышить на фартучках попросим ваших мам. Головные уборы сами смастерим[74].
Эти процессы двойного конструирования нации описываются и в мемуаристике.
Чего только в нашей школе не придумывали! В год юбилея СССР – кто не знает, было это в 1967-м – каждый класс стал одной из республик Советского Союза: мы изучали национальные танцы, песни, шили костюмы, готовили национальные блюда. Я, например, до сих пор храню грамоту «Лучшей разведчице Белоруссии», честно заслуженную во время «Зарницы»[75].
Через 20 лет, в 1987 году, в год 65-летия СССР, один из авторов этой книги исполняла на школьном вечере роль «узбечки» и «грузинки» в национальных костюмах (несовпадение фенотипов учительницу, распределявшую роли, не смущало совершенно) и старательно перерисовывала по клеточкам гербы соответствующих республик для стенгазеты.
Однако, несмотря на декларируемую заботу об этническом, по сути, народы СССР оставались на правах нацменьшинств[76], и компаративный анализ их визиотипов в советской карикатуре во многом позволяет вновь подтвердить данный тезис.
Во второй части разговор пойдет об универсальных антропологических темах, в силу различных причин остававшихся в «серой зоне», то есть избегаемых официальным советским дискурсом: алкоголизм, адюльтеры и «аморалка», татуировки. В силу традиции советского двоемыслия, или параллельных дискурсов[77], именно карикатура была одной из тех точек, где они могли пересекаться.
Напомним: мы не ставим перед собой цели сделать полный обзор послевоенной советской карикатуры или анализ развития журнала «Крокодил», тем более что такой уже существует[78]. Наши задачи менее амбициозны.
Во-первых, мы стремились показать возможности визуальной антропологии и карикатуры как источника для понимания истории повседневности.
Во-вторых, мы уверены, что гипермифологизация советского периода в массовом сознании[79] явно не способствует развитию российского общества, и в данном случае карикатура и юмор не только позволяют привлечь к теме массового читателя, но и являются крайне важным триггером для исторической рефлексии.
Смех имеет и познавательную ценность. Смех обучает людей: иногда – посредством остроумных загадок и неожиданных метафор, иногда – показывая вещи даже неправильно, не такими, каковы они есть, а вводя нас в обман и этим понуждая внимательнее рассмотреть предмет[80].
В-третьих,