– Есть такой?
– В Москве, как в Греции, есть все.
Когда Головков последний раз был в Москве, его однокашник по академии, такой же, как и он, подполковник, только без самостоятельного участка работы (Москва есть Москва, чтобы получить в свои руки управление, надо быть генералом или на худой конец полковником с безупречной репутацией), познакомил его с молодым, похожим на сельского пастушонка капитаном – пухлогубым, щекастым, с восторженным взглядом, но несмотря на то, что черты лица у него были приметные, не запоминающимся совершенно – вот такая странная внешность была у человека.
И рост у капитана был видный, мужской, но рост этот, если нужно было для дела, пропадал совершенно, как заметил однокашник, капитан умел ужиматься в теле, делаться мелким, почти невидимым, в любую толпу он умел входить, как нож в масло, растворялся в ней совершенно и появлялся там, где его не ожидал увидеть ни один человек – внезапно.
Фамилию он имел такую, что на нее также никогда не обратишь внимания, самую распространенную в России – Иванов. Хотя говорят, что когда после войны Сталин разрешил гражданам менять имена и фамилии, те, кто имел фамилии, скажем так, не самые звучные, мигом превратились в Ивановых. Ивановых стало больше, чем кого бы то ни было: всюду в мелких забегаловках, в магазинах и часовых мастерских царили Ивановы, шлепали печати на квитанции, прятали под стойки товар, чтобы потом порадеть родному человечку, лихо щелкали на счетах, получая удовольствие от того, что человек уходил, пардон, объегоренным – сфера обслуживания и легкого заработка оказалась едва ли не целиком в руках Ивановых.
Но капитан принадлежал к другим Ивановым, фамилия его происходила из бог знает какого времени, из трудного семнадцатого века, где его предки пахали землю, выращивали хлеб и низко сгибали головы перед местными толстосумами.
Однокашник тогда признался: «Держим этого Иванова специально – на случай внедрения в какую-нибудь трудную банду».
«Неплохо бы капитана Иванова заполучить в наш город, на местные галушки и молодое вино, – начал соображать подполковник, морща лоб и легкими, едва ощущающимися движениями потирая щеку, – хотя бы на месяц, на полтора месяца… Но за полтора месяца мы вряд ли одолеем банду, слишком уж неведомая она для нас, верткая, жестокая, а на большее мне капитана вряд ли дадут». Головков с шипеньем затянулся воздухом, лицо у него перекосилось от горячей вспышки во рту, он шумно выдохнул.
– Что, опять зубы?
– Они самые.
– Дергай, не тяни кота за резинку, иначе боль тебя замучает… Чего молчишь?
– Думаю.
– Ага, Чапаев думает, – насмешливо проговорил Лысенко. – Итак, где должен быть командир во время атаки, проводимой его войском, – на сеновале или в подвале?
Глава восьмая
Москва осенью становится холодной, неприятной, гулкой, сплошь в мокрой налипи желтых и рыжих листьев, сорванных ветром и дождями с деревьев, на налипи часто оскользаются прохожие, листья эти бывают опаснее банановой кожуры, ноги