Чертова девка. Таша Калинина

ко мне с расспросами, что со мной случилось и почему я какой-то другой. Не мог же я ему рассказать про Аньку. Нет, Димка бы не стал смеяться, он не из тех дураков, что орут во всю глотку обидное “тили-тили тесто, жених и невеста”, но все равно бы не понял. У него, у Димки, большие планы на нашу дружбу: мы все должны делать вместе – и контрольные по геометрии, и книги одинаковые читать, чтобы можно было потом обсудить, и после школы вместе поступить в техникум или даже в институт. И вдруг случилась Анька. Чертова девка. Не раньше, не позже, а ровно в тот момент, когда мы с Димкой должны были наконец определиться, кем все-таки стать – милиционерами, строителями или рискнуть и податься в космонавты. Очень серьезный выбор. И друг мой – очень серьезный человек, который не допускает даже мысли о спонтанности. Поэтому я, конечно, сильно его подвел.

      – Ты заболел, Лешка? – допытывался друг всю перемену между алгеброй и литературой. – Ты как-то странно выглядишь. Будто ворон считаешь. Температуры у тебя нет? – Димка тыльной стороной ладони дотронулся до моего лба.

      – Да отстань ты! Ничего я не заболел. И ничего не считаю. Настроения просто нет.

      – С Севкой поругался? Или родители наказали? Что ты натворил-то?

      – Да ничего я не натворил, просто…

      – Ну мне-то можешь сказать. Знаешь ведь, я – никому. Пытать будут – не скажу.

      “Димка-Димка, наивный ты человек, – подумал я и вздохнул. – Для меня пытка – это сказать хоть кому-нибудь, даже вслух произнести это имя – пытка”.

      И конечно, я ничего не сказал. Димка обиделся. Так сильно, как никогда еще не обижался. Но с мамой я тоже не мог поделиться этой бедой. Потому что тогда пришлось бы поделиться и радостью. А я очень хотел, чтобы Анька и ее подпрыгивающие на плечах банты, и всполохи рыжего солнца в ее волосах, и золотистые крапинки в зеленых заводях глаз оставались только моей тайной.

      – Ну так что, – мамин голос выдернул меня из облаков, в которых тонула моя бедная голова, – за молоком-то сбегаешь? Хлеба хватит, а вот молоко закончилось. Не передумал еще прогуляться?

      Наверное, я просиял как начищенный пятак, потому что мама с подозрением глянула на меня и уточнила: “Точно все в порядке? Не врешь?” Все было даже лучше, чем в порядке – у меня появился законный повод пройти через Анькин двор, и пусть только какая-нибудь бабулька попробует шикнуть. Я вообще-то молоко домой несу.

      В тот вечер Аньки не было. По памяти глазами я отыскал балкон, с которого ее звала бабушка. Окно было приоткрыто, но выглядело каким-то безжизненным: слабо колыхалась желтая в белых разводах штора, из комнаты на улицу лилась мрачная тишина. Как предчувствие большой беды. Как обещание того, что мое сердце разбито. А вдруг она уехала, исчезла, испарилась также внезапно, как появилась в нашем городе?

      ***

      Апрель уходил. Двадцать восьмое. Двадцать девятое. Тридцатое. Я уже два раза сходил в магазин – за молоком и снова за хлебом – и не встретил Аньку. Вечерами в том дворе гуляли дети: девчонки играли в классики, песочницу облепила шумная