– Знаешь, мам, тебе тоже не помешало бы напиться. А то только мораль читаешь – со скуки умереть можно.
Скрючившись, будто старушка, она принялась собирать одежду с пола и суетливо бросать ее в корзину для белья. Ну вот, пожалуйста, очередная истерика.
– Господи, мам, да хватит уже! Не трогай мои вещи! Вечно ты всем недовольна.
Мама прикусила губу и разом сдулась, как воздушный шарик, позабытый в углу после долгого праздника.
– Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Извини, что приходится терпеть материнскую любовь и заботу!
– Мам, я не это хотела сказать…
– А что тогда?
– Нельзя быть такой ханжой! – Я ввернула очередное любимое словечко. Когда я была маленькой, то каждый день записывала в дневнике новое слово – что-нибудь многосложное, необычное и интеллектуальное (кстати, слово «интеллектуальный» вполне могло оказаться в том списке), чтобы произвести впечатление на всякого, кому доведется заглянуть в мои заметки, хотя я никого к ним не подпускала даже на пушечный выстрел. Но старый дневник сгорел, и перед тобой, дорогой мой читатель, новое издание для взрослых! Здесь спрятано то, чего нельзя увидеть со стороны: как в черном ящике на борту самолета. Я веду дневник, потому что никто не хочет меня слушать. Иногда я чувствую себя человеком-невидимкой.
Мама говорит, что будет страшно скучать, когда я улечу из родительского гнезда, и я сразу представляю себя тощим, нелепым и неуклюжим птенцом, вроде страуса или аиста. От этой мысли мне захотелось отмотать назад последние пару минут и взять свои слова обратно.
– А почему ты никогда не пьешь?
– Долгая история, – ответила мама. – Все очень сложно.
Ну да, конечно. Сложная жизнь у меня! А у мамы – посредственная и скучная работа в строительном агентстве. Она каждый день расхаживает с табличкой на груди – «Элизабет Сэлмон, консультант по ипотеке» – и раздает кредиты бедолагам, которые не могут их вернуть. Мама никогда не рассказывает про преподавание в университете, хотя работать там наверняка было в сто раз интереснее, чем прозябать в офисном болоте. Я снова вспомнила про фестиваль – сообщения от Мег, фотографии Пинк и «Kings of Leon» на залитой солнцем сцене, возвышающейся над лесом поднятых рук, – и тут же почувствовала укол злости.
– Ты просто завидуешь.
– Чему?
– Тому, что у меня своя жизнь! А ты сидишь здесь, как на кладбище.
Я вырубилась сразу, как только она переступила порог комнаты.
Через некоторое время я спустилась на кухню; мама как раз загружала тарелки в посудомоечную машину. Я намазала маслом тост.
– Как ты, уже лучше? Если хочешь, можем пойти прогуляться. Свежий