Он записал эту фразу на газете, в которой раньше лежала утка. Так началась его вторая тетрадь.
Когда утка была готова, Марта сняла её с жаровни. Дом наполнился запахом примирения и победы. За окном шёл снег, не просто метеорологически, а как напоминание о вечности. Они сели за стол.
– Сегодня ты впервые приготовил мясо, – сказала она. – Значит, сегодня ты стал не философом, а человеком.
– Я думал, я уже человек. – Ты был идеей о человеке. Сейчас ты мясо солил.
Во время еды он вдруг понял, что мясо есть единственное, что читается на всех языках. Вкус был выразительнее любых слов, а прожарка глубже всякой логики. Он впервые не нашёл, что возразить. Только жевал, проживая мысль о том, что в поджаристой корочке скрыт ответ на «почему».
После ужина Марта вытащила старую банку с квашеной капустой. Открывая её, она сказала: – Запомни. Мясо только для мужества. Капуста только для равновесия. Но, жизни нужно и то, и другое.
Он встал, подошёл к печи, потрогал дверцу. Печь была тёплой, как грудь кормилицы в деревенской легенде. Он почувствовал благодарность. Не к Марте, не к утке, а к простоте, в которой всё уже сказано.
В этот вечер он не писал. Он просто сидел. Дым от печи поднимался вверх, не как символ, а как реальность. Томас чувствовал себя частью какого-то странного мира, где всё просто, но ничего не упрощено.
Перед сном он попытался обнять Марту. Она не отстранилась, но и не ответила. Просто сказала:
– Не спеши. Утка была только началом. Первое мясо не есть повод для поцелуев, а только возможность привыкнуть к огню.
Он понял: их история не будет романсом. Она будет копчением. Долгим, терпеливым, проникающим в кости.
Когда он лёг, потолок показался ему выше, чем днём. А печь в углу была старейшиной. И он понял, что был принят в клан тех, кто знает цену дыму.
Глава III. Дым пошёл
Зима в Дымовке была не погодой, а системой убеждений. Снег не просто лежал, он устанавливал иерархию: кто идёт, кто скользит, кто сидит дома и смотрит в окно с видом человека, давно понявшего тщетность любых начинаний. Печь в доме Марты и Томаса гудела с таким достоинством, что старики, проходя мимо, кивали ей, как участковому, который не берёт взяток, но знает всё.
С тех пор как Томас приготовил своё первое мясо, в нём что-то изменилось. Он стал по утрам заправлять постель, по вечерам уносить ведро с золой и раз в неделю сам предлагал почистить трубу. Он утверждал, что это практика. Это очищение вертикали между адом топки и небом вывода. Марта не спорила. Она только сказала: – Пока ты полезешь на крышу, я заварю чай. Если не вернёшься, будет крепче.
Но Томас возвращался. Весь в саже, с глазами, светящимися уверенностью человека, понявшего устройство тяги. Он всё чаще говорил фразы, не пригодные для цитирования в академической среде. Например: – Смысл легче усваивается на жире. Или: – Истина без соли – это просто концепт.
Он начал вести дневник