издевательство вроде сродни мазохизма.
Парадоксы любви и сознательный брак,
бессознательный зов альтруизма.
Это вроде болезни, но чаша пуста
и щенячие глазки давно как собачьи.
Музы кончились – каждая муза не та,
вот и ты непременно заплачешь.
А сиреневый мальчик вернется домой
и в сиреневом свете сиреневой лампы
ненамеренно вновь зарифмует на боль,
поджимая собачьи лапы.
«Тут самая вкусная шаурма…»
Тут самая вкусная шаурма.
Помню, как мы ее ели и соус
стекал по рукам на твой боди,
а я думал, что это не боди,
а заправленная в джинсы футболка лонг-слив
асфальтового цвета,
как раз в тон екатеринбургскому асфальту
и небу, и крашенному металлическому забору
вдоль дороги, который то ставят,
то убирают, то снова ставят,
а цвет не меняется почти никогда.
Меняется только цвет пятна на твоем боди.
И дело даже не в шаурме вовсе.
Не в желании желать изменений.
Цвет меняется сам. Впитывается.
А вокруг ничего не меняется
и ничего никуда не впитывается.
А пятно делается почему-то красивее
и темнее. А потом больше.
И у него даже есть свой запах,
который оттеняет запах твоей туалетной воды.
Контрасты, конечно.
Но такой контраст запахов мне не нравится.
А пятно красивое, уместное. Над левой грудью.
Как хорошо, что это боди, а не лонг слив,
иначе бы у нас ничего не вышло
«Ты так возбуждена…»
Ты так возбуждена,
(что я теперь такой же),
что пальцы рук твоих
мне пишут обо всем,
и стрелки на глазах
размазаны по коже,
так пошло и возможно,
что мы умрем вдвоем.
«И другой я тебя не узнаю…»
И другой я тебя не узнаю,
ну а ты не узнаешь меня.
Это всё, что осталось, родная,
это было ни капли не зря.
Когда солнце, вплетенное в ветви,
никуда не спешило. Увы,
мы стояли, как взрослые дети,
посреди самой теплой зимы,
лишь влюбленные. Только не надо,
прикасаясь губами к губам,
говорить неприкаянным взглядом:
«Я тебя никому не отдам».
И что хуже, не надо, забудешь,
тут рифмуется соль на щеке.
Это кажется только, что любишь.
Это сон, это всё вдалеке.
«Наверно, раньше…»
Наверно, раньше
я звезду
достать бы смог
за просто так,
а что сегодня
я могу – стихи какие-то,
бардак.
И с умным видом
вслед судьбе
кричать:
я правильный поэт!
А звезды светят
в темноте,
и никаких
ответов нет.