Приняли еще чуть– чуть для души и поехали обратно.
Не зря, как оказалось. Словно сердцем чуял Иван Валерианович, что молодежь в плане отрубания голов – неумехи. Договорились с командиром, что сначала наших бойцов из блиндажа вытянут для нормальных похорон. Сам блиндаж был не прост – на него баня пошла, и хозяйка бани уже насчет сруба своего приходила. Баня для команды могла пригодиться и очень даже, потому и тут командира удалось уговорить без вопросов особых, тем более в команде были рукастые мужики, для которых разобрать сруб и снова собрать – раз плюнуть.
Могилу братскую решили сделать на пригорке – на красивом месте у въезда в деревню. Новожилов оказался мастером: грохнуло негромко трижды, потом помахали лопатами немного – получилось место вечного постоя аккурат для всех своих размерами.
Бойцы погибшие оказались все как один босы, а некоторые и в белье одном. Нашлась пара жестяных от крови плащ-палаток в том мертвецком блиндаже, а шинелей ни одной. Медальонов смертных на всех нашли всего три. Два – пустые, в третьем – бланки не заполнены никак. Оставалось только надеяться, что хоть в полку их озаботились похоронки послать, да военкоматовских надо спросить – может, что они знают.
Когда собирали по полю баб с детьми, командир желваками заиграл недобро.
Голые трупы практически все. Все поснимали, причем видно, что давно, тогда еще, когда тут бой был – с мягких еще тел. Местные, конечно, постарались, больше некому.
– Суки жатные, – выдохнул Берестов.
Новожилов, увидя такую реакцию, пожал плечами.
– Беженцы, городские. Вещи хорошие, добротные, немудрено. Деревенские городских всегда недолюбливают.
– Атфакатом бы фам дабодать! – буркнул неприязненно старший лейтенант.
– Я из крестьян, понимаю их действия. Им в рот все так просто не падает в виде манны с неба. Особенно в войну, – пожал плечами младший сержант. Держался он с командиром спокойно и ровно, но без подобострастия, и вроде и не нарушал дисциплину, но свою точку зрения отстаивал уверенно. И что странно – при нем получалось как-то все не по-военному, а по-граждански, словно в бригаде рабочих. Но – в хорошей бригаде, споро и толково.
Иван Валерьянович ожидал, что начальник возмутится, но Берестов ничего не сказал. Положили бойцов справа, женщин – слева, даже и прикрыть их было нечем. Нашли какое-то совсем уж никчемное тряпье, которое и местным мародерам не пошло, лица закрыли все же. И это были все почести которые смогли дать чьим-то матерям и женам, чьему то убитому счастью, чьему-то оборванному будущему.
– Только перед войной зажили хорошо, – вздохнул Новожилов, вылезая из ямы.
– Оссафить! – осек его начальник похкоманды.
А